Ст. 1–4 — Эшельман указывает на полемическую переделку следующей строфы (с той же рифмовкой «глуше / души») из ст-ния Блока «Я жду призыва, ищу ответа»: «Я жду — и трепет объемлет новый / Все ярче небо, молчанье глуше... / Ночную тайну разрушит слово... / Помилуй, Боже, ночные души!» Начало гумилевского ст-ния он также относит к началу «Бессонницы» Тютчева («Ночной порой в пустыне городской / Есть час один, проникнутый тоской, / Когда на целый город ночь сошла / И всюду воцарилась мгла...») (см.: Eshelman R. «Dusa i telo» as a Paradigm of Gumilev’s Mystical Poetry // Berkeley. P. 111, 110). Ст. 6, 18 — Эшельман отмечает, что «дальние арфы» и «планетный хор» восходят к герметической традиции: визионерские состояния часто сопровождаются ангельской музыкой, символом которой являются арфы; планетный хор — пифагорейское понятие, часто встречающееся в умозрительных трактатах (Там же. С. 114). Ст. 21–22. — По наблюдению Эшельмана, превращение золотого в зеленое является алхимическим символом деградации: трансформация чистого золота в нечистую медь означает переход от бессмертности души к смертности «тела»... «Зеленая ржа» меди, являясь наглядным физическим признаком нечистоты / деградации, также знаменует собой любовь Венеры (как медь, так и зеленый цвет означают Венеру у алхимиков) (Там же. С. 116). Ст. 29–36 — ср.: «Отворите мне темницу, / Дайте мне сиянье дня, / Черноглазую девицу, / Черногривого коня! / Я красавицу младую / Прежде сладко поцелую, / На коня потом вскачу, / В степь, как ветер, улечу» (М. Ю. Лермонтов, «Узник»). Ст. 30 — крик, и тем более птичий крик (ср. также рев, мычанье) часто приобретает эсхатологические коннотации в поздних стихах Гумилева (Eshelman R. «Dusa i telo» as a Paradigm of Gumilev’s Mystical Poetry // Berkeley. P. 117). Ст. 42. — Во многих мифологических системах созвездие Большой Медведицы мыслится телегой, перевозящей души на небо. Эшельман видит в этом связь с неоплатоническим понятием о возвращении души в «астральное» тело (Там же. С. 121). Ст. 47–48. — Эшельман поясняет: образ пса, лающего на луну, является распространенным герметическим символом богохульства и невежества: он встречается в Таро и во многих эмблематических книгах. Пес лает на луну, потому что он видит в ней свое собственное отражение и поэтому приписывает себе трансцендентное значение, которое он не имеет и не заслуживает. Точно так же ведет себя душа (София), задавая свой вопрос (Там же. С. 123). Ст. 50–52 — ср.: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет 3:8). Ст. 53. — Игдрасиль — в скандинавской мифологии мировое дерево — гигантский ясень, являющийся структурной основой мира, древо жизни и судьбы. Игдрасиль определяет «вертикальную проекцию» пространственной модели мира скандинавской мифологии, соединяя различные миры, небо, землю, подземный мир (Мифы народов мира. М., 1991. Т. I. С. 478). Ст. 57–60. — О «сне» Бога после Шестого Дня Творения повествует книга Бытия: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт. 2:2–3). В святоотеческом толковании упоминание о «сне» Бога в седьмой день является указанием на изменение характера богоприсутствия в сотворенном мире. «...Божественное писание здесь показывает, что Бог почил от дел Своих, а в Евангелии Христос говорит: “Отец Мой доселе делаеть, и Азъ делаю” (Ин. 5:17); при сравнении этих изречений не представляется ли какого-нибудь противоречия в них? — писал св. Иоанн Златоуст. — Да не будет: в словах Божественного писания нет никакого противоречия. Когда Писание здесь говорит: “и
Дракон: Альманах Цеха поэтов. Пг., 1921, вар., ОС 1921.