По определению Е. Чудиновой, ст-ние «представляет собой стилистическое упражнение подобно “Подражания Корану” Пушкина — псевдоперевод восточного оригинала. Поэт обращается к традиционному образному строю (соловьи, жемчуга, ширазские розы щек) и традиционной теме — переживаниям влюбленного. Построение стихов тяготеет к лирической структуре бейта: дистих (теза — первая строка, антитеза — вторая строка)» (Чудинова Е. К вопросу об ориентализме Николая Гумилева // Филологические науки. 1988. № 3. С. 9). Сравнивая «персидскую» тему в «Огненном столпе» с тою же темой в едва ли не одновременно с ним вышедшем сборнике стихов Г. В. Иванова «Сады», В. Крейд предполагает, что «Гумилев заимствовал тему своего стихотворения у Г. Иванова, который писал тогда целый цикл восточных стихотворений и читал их в “Цехе”». «Подражанье персидскому, — считает Крейд, — является даже в большей степени “подражаньем Иванову”, но только в смысле темы, исполненной, впрочем, с гумилевской энергией и вполне без романтической меланхолии, свойственной “восточным” стихам Г. Иванова» (Крейд В. Г. Петербургский период Георгия Иванова. Tenafly, New Jersey, 1989. С. 166). По наблюдению Р. Эшельмана, в этом ст-нии, под влиянием отсутствующей, пассивной «красавицы», лирическое «я» подвергает себя постепенно нарастающему процессу самоуничижения. Но в конце ст-ния вдруг полностью изменяется изначальная ситуация: мужской персонаж отождествляется с божественным Логосом и его (правда, не совсем суфийским) символом — солнцем. Женская сторона должна теперь подействовать — перешагнуть порог, чтобы войти в пространство, занимаемое пассивным мужским персонажем. Это неожиданное изменение в ролях придает ст-нию эсхатологический оборот: оно наводит на мысль об апокалиптическом претворении последнего в первое, мистическом расторжении внешних ролей и половых соотношений даже при сохранении других границ и различий (см.: Eshelman. P. 76–77).
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 1.
СП (Тб), неточ. расшифровка, СП (Тб) 2, неточ. расшифровка, Соч I, Душа любви, неточ. расшифровка.
Автограф 1 — Архив Лукницкого. Автограф 2, др. ред. — ИРЛИ. Ф. 411 (В. А. Десницкого). № 38. Л. 4 (трудночитаемые черновые наброски). Автограф 3, вар. — ИРЛИ. Ф. 411 (В. А. Десницкого). № 38. Л. 6. В ст. 4 ранее было: «И волкам и кабанам». В ст. 8 вместо «угнали» ранее было: «забрали».
Дат.: до 5 октября 1919 г. — согласно памятной записке Н. А. Энгельгардта (см.: Исследования и материалы. С. 390).
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1986, искаж. публ., Соч I, искаж. публ.
Автограф — альбом Д. С. Левина (собрание Ю. Д. Левина, Санкт-Петербург).
Дат.: 20 ноября 1919 г. — по датировке автографа.
Об истории создания этого экспромта рассказал К. И. Чуковский: «Один из технических работников “Всемирной” (изд-во “Всемирная литература”. —
Вот копия окончательного варианта этого стихотворения, которое я тогда же переписал из альбома Д. С. Левина:
<...> С такой же просьбой Левин обратился к Гумилеву. Гумилев тоже написал ему несколько строк. Очередь дошла до меня, и я, разыгрывая из себя моралиста, обратился к поэтам с шутливым посланием, исполненным наигранного гражданского пафоса:
К. Ч<уковский> 22 ноября 1919».