Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921)

Перевод на англ. яз. («My Hour») — SW. P. 130; PF. 240. Перевод на чешский яз. («Moje hodina») — Honzik. По мнению М. Баскера, в данном тексте содержатся демонические мотивы, связанные с лермонтовской поэмой (сцена соблазнения Тамары Демоном); помимо того “гривистый кошмар” может быть соотнесен с демоном Мара — персонажем древней мифологии.

Ст-ние содержит ряд реминисценций из маленькой поэмы У. Блейка «Auguries of Innocence», ср.: «To see a World in a Grain of Sand / And a Heaven in a Wild Flower, / Hold Infinity in the palm of your hand / And Eternity in an hour» («Увидеть <целый> мир в песчинке / И небеса в диком цветке / Держать Бесконечность в своей ладони. / И Вечность в едином часе»). Ср. также: «The owl that calls upon the Night / Speaks the Unbeliever’s fright» («Сова, кричащая в ночи / Извещает испуг Неверующего»).

26

ОС 1921.

ОС 1922, СС 1947 IV, СС II, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, НШБ, Изб 1997, ВБП, Изб (Сар) 1–2, МП, СП 1997.

Автограф 1, вар. — Альбом 1919. Автограф 2, вар. — Канцоны.

Дат.: до 31 августа 1919 г. — по датировке Альбома 1919 г. Расположение ст-ния соответствует архитектонике Альбома 1919 г.

Перевод на англ. яз. («Canzonet One») — SW. P. 119; («First Canto») — PF. P. 170.

В этом ст-нии, открывавшем альбом И. В. Одоевцевой, вместо последних двух строф было: «Лишь несчастным влюбленным / Снятся райские сны. / В этом мире полночном / Мне дороже весны / Ты со взглядом зеленым / И такой глубины, / Что одним беспорочным / На земле суждены» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 268). Здесь, по утверждению Н. А. Оцупа, отразилось духовное падение Гумилева — «поэт целиком во власти черной магии», что подтверждается строками «...мне не снился путь, ведущий к добру», и хочет не столько любить избранную женщину, сколько ее целовать. Все это является свидетельством того, что он «опутан темными силами» (см.: Оцуп. С. 160).

27

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

ПС 1922, ПС 1923, Изб 1959, СС II, Изб 1986, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Соч I, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Русский путь, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, Русская поэзия (Будапешт) 1973, Русская поэзия (Будапешт) 1984, Душа любви, Русские поэты серебряного века, Акаткин.

Автограф — Альбом 1919.

Дат.: до 31 августа 1919 г. — по датировке Альбома 1919; расположение ст-ния соответствует архитектонике Альбома 1919.

Не вызывает сомнений, что образ «покрова», скрывающего метафизическую сущность природы в ст-нии Гумилева восходит к известным стихам Ф. И. Тютчева из ст-ния «День и ночь»:

На мир таинственный духов,Над этой бездной безымянной,Покров наброшен златотканный

Высокой волею богов.

Однако, помимо очевидной «тютчевской» реминисценции, следует указать и на менее заметную, но все же возможную связь данного гумилевского текста с противопоставлением «вещности» современного мира — «одухотворенности» природы у древних в работах Гегеля, ср.: «Мир теперь прозаичен; в сущности он являет собой лишь собрание вещей. На востоке, и особенно в греческой жизни, радует дружелюбие и веселость отношения человека к природе; отношение к природе здесь есть отношение к божественному, его щедрость одухотворяет природное начало, делает его божественным, одушевляет его» (Гегель В. Философия религии. М., 1977. Т. 2. С. 9). Помимо того, ст-ние Гумилева может быть воспринято и как прямой полемический отклик на выход тогда же, в 1919 г. книги В. Львова-Рогачевского «Поэзия новой России». «В чудеснейшем стихотворении “Боги Греции”, — читаем здесь, — поэт-философ Шиллер с грустью вспоминает о языческой эпохе, о младенческом состоянии патриархального греческого мира, “когда свой народ водили вожделенный, чада сказок в творческих ночах”, когда все в природе было возвышено убором Фантазии, когда все открывало посвященным взорам “богов заветный след”, когда ручей, горы, рощи, луга были населены нимфами, дриадами, фавнами, когда “что и жить не может, все жило”. <...> Поэту-мечтателю жаль того одухотворенного сказочного мира, в котором “покров свой вдохновенье налагало правде на чело”: он сознает, что ныне новый мир не нуждается в богах, как “подмоге” для вселенной, вселенная “связь нашла в себе самой”... Он это сознает и все-таки оплакивает сказку, оплакивает “нас возвышающий обман”, и с грустью пишет изумительные по красоте строки (в переводе Фета):

Да, они укрылись в область сказки,Унося туда же за собойВсе величье, всю красу, все краски,А у нас остался звук пустой...»