Военная служба поэта будет продолжаться еще долго (до апреля 1918 года), однако служба в Лейб-Гвардии Уланском полку на этом закончилась, и продолжения «Записок» не последовало.
Завершаются «Записки кавалериста» обращением к Пушкину: Гумилев цитирует строки из заключительной части поэмы «Полтава»:
При жизни не публиковалось. Печ. по: СС IV (публ. Г. П. Струве).
СС IV, Проза 1990, СС IV (Р-т), Соч II, СПП, Круг чтения, СС 2000, ТП 2000, АО, Проза поэта, Сполохи (Берлин). 1922. № 10, Воля России (Прага). 1931. № 1–2, Аврора. 1987. № 12, Лепта. 1992. № 1 (непр. загл.).
Дат.: июль-декабрь 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой с уточнением Е. Е. Степанова (см.: Жизнь поэта. С. 200; Соч III. С. 403).
История создания и публикации рассказа дана у Г. П. Струве: «Впервые — журнал “Сполохи” (Берлин). 1922. № 10. С. 20–21. В том же журнале раньше было напечатано стихотворение “Гончарова и Ларионов. Пантум” (см. № 108 в т. III наст. изд. —
Ввиду того что в тексте “Сполохов” (по всей вероятности, полученном тоже от Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионова) пропущена часть одной фразы, мы предпочли текст “Воли России”, исправив некоторые явные опечатки. На стр. 89 в строке 6 снизу в “Сполохах” (№ 17 наст. тома —
К этому следует добавить фрагмент из статьи Н. М. Минского, характеризующий увлечение поэта восточными миниатюрами во «второй» парижский период его жизни, во время которого он стал непосредственным свидетелем краха российской европейской политики: «После войны я встречался с ним в Париже. Прежняя его словоохотливость заменилась молчаливым раздумьем, и в мудрых, наивных глазах его застыло выражение скрытой решимости. В общей беседе он мало участвовал, и оживлялся только тогда, когда речь заходила о его персидских миниатюрах. Я заставал его углубленным в чтение. Оказалось, он читал Майн-Рида» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 170).
В работах, посвященных Гумилеву, «Черный генерал» практически не исследовался, упоминания о нем носили самый общий характер, — как, например, высказанное мимоходом замечание В. Полушина, что в рассказе Гумилев «в гротескной форме едко высмеял тупость и чинопреклонение выскочек» (Полушин В. Волшебная скрипка поэта // ЗС. С. 663). Между тем, этот рассказ — прекрасный образчик поздней прозы поэта, продолжающий (и завершающий) на новом уровне «новеллистическую» линию его прозы, давшую в 1908 г. столь яркие результаты. Тематически и стилистически этот рассказ, возможно, ближе по духу, чем «Последний придворный поэт», к сказкам Андерсена (ср. «голого протагониста» гумилевского героя в «Новом платье короля») и О. Уайльда (особенно элегантно легкие, полушутливые сказки из сб. «Счастливый Принц и другие рассказы») (см. комментарии к № 8 наст. тома). К «детским» литературным образцам восходит и песня «костлявого старика», якобы сложенная «по строгим правилам тибетского стихосложения». Она имеет своим прототипом английские детские народные «нарастающие» песенки (accumulative rhymes) наподобие «Дома, который построил Джек», имеющие древние истоки, скорее всего в древнееврейской антологии Аггады («Козленок, которого купил отец за две монеты»). Упоминание об «Индии Духа» имеется в ст-нии «Заблудивший трамвай» (см. № 39 в т. IV наст. изд. и комментарии к нему), а в ст-нии «Прапамять» Гумилев сравнивает себя с «простым индийцем, задремавшим в священный вечер у ручья», т. е. с Буддой (см. ст-ние № 69 в т. III наст. изд.; в этом контексте см. также: Богомолов. С. 118). «Индийские» мотивы присутствуют в драматической сказке «Дерево превращений» (см. № 8 в т. V наст. изд.) и в киносценарии «Жизнь Будды» (№ 10 в т. V наст. изд.).