Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ

А вы, пѣвца внимательные други,Товарищи, — какъ думаете вы?Для васъ я пѣлъ Нѣмецкіе досуги,Спѣсивый хмѣль ученой головы,И праздникъ тотъ, шумящій ежегодно,Тамъ у пруда, на бархатѣ луговъ,Гдѣ обогнулъ заливъ голубоводныйЗеленый скатъ лѣсистыхъ береговъ? —Луна взошла, древа благоухали,Зефирѣ весны струилъ ночную тѣнь,

Костеръ пылалъ — мы долго пировалиИ, бурные, привѣтствовали день!Товарищи! не правда ли? на пирѣНе рознилъ вамъ лирическій поэтъ?А этотъ пиръ не на обумъ воспѣтъ,И вы моей порадовались лирѣ !...Нѣтъ, не для васъ! — Она меня хвалила,Ей нравились разгульный мой вѣнокъ,И младости заносчивая сила,И пламенныхъ восторговъ кипятокъ.

Когда она игривыми мечтами,Радушная, преслѣдовала ихъ;Когда она, веселыми устами,Мой счастливый произносила стихъ —Торжественна, полна очарованья,Свѣжа, и гдѣ была душа моя!О, прочь мои грядущія созданья,О, горе мнѣ, когда забуду яОгонь ея привѣтливаго взора,И на челѣ избытокъ стройныхъ думъ,

И сладкій звукъ рѣчей, и свѣтлый умъВъ ліющемся кристаллѣ разговора.Ее ужъ нѣтъ! Все было въ ней прекрасно!И тайна въ ней великая жила,Что юношу стремило самовластноНа видный путь и чистыя дѣла;Онъ чувствовалъ: возвышенныя благаЕсть на землѣ! — Есть цѣлый міръ трудаИ въ немъ — надеждъ и помысловъ отвага,И бытіе привольное всегда!

Блаженъ, кого любовь ея ласкала,Кто пѣлъ ее подъ небомъ лучшихъ лѣтъ....Она всего поэта понимала —И гордъ, и тихъ, и трепетенъ поэтъЕй приносилъ свое боготворенье;И радостно, во имя божества,Сбирались въ хоръ созвучныя слова!Какъ ѳиміамъ, горѣло вдохновенье!

Не знаю, успѣлъ ли я выразить ясно мои мысли, говоря о господствующемъ направленіи Языкова; но если я былъ столько счастливъ, что читатели мои раздѣлили мое мнѣніе, то мнѣ не нужно продолжать болѣе. Опредѣливъ характеръ поэзіи, мы опредѣлили все; ибо въ немъ заключаются и ея особенныя красоты, и ея особенные недостатки. Но пусть, кто хочетъ, пріискиваетъ для нихъ соотвѣтственные разряды и названія, — я умѣю только наслаждаться и, признаюсь, слишкомъ лѣнивъ для того, чтобы играть словами безъ цѣли, и столько ожидаю отъ Языкова въ будущемъ, что не могу въ настоящихъ недостаткахъ его видѣть что-либо существенное.

Теперь, судя по нѣкоторымъ стихотвореніямъ его собранія, кажется, что для поэзіи его уже занялась заря новой эпохи. Вѣроятно, поэтъ, проникнувъ глубже въ жизнь и дѣйствительность, разовьетъ идеалъ свой до большей существенности. По крайней мѣрѣ, надежда принадлежитъ къ числу тѣхъ чувствъ, которыя всего сильнѣе возбуждаются его стихотвореніями, — и если бы поэзіи его суждено было остаться навсегда въ томъ кругу мечтательности, въ какомъ она заключалась до сихъ поръ, то мы бы упрекнули въ этомъ судьбу, которая, даровавъ намъ поэта, послала его въ міръ слишкомъ рано или слишкомъ поздно для полнаго могучаго дѣйствованія; ибо въ наше время всѣ важнѣйшіе вопросы бытія и успѣха таятся въ опытахъ дѣйствительности и въ сочувствіи съ жизнію обще-человѣческою: а потому поэзія, не проникнутая существенностью, не можетъ имѣть вліянія довольно обширнаго на людей, ни довольно глубокаго на человѣка.

Впрочемъ, если мы желаемъ бòльшаго развитія для поэзіи Языкова, то это никакъ не значитъ, чтобы мы желали ей измѣниться; напротивъ, мы повторяемъ за нимъ, — и въ этомъ присоединятся къ намъ всѣ, кто понимаютъ поэта и сочувствуютъ ему, — мы повторяемъ отъ сердца за него его молитву къ Провидѣнію: