Полное собрание сочинений в одном томе

Когда глаза принца Просперо обратились на страшную фигуру привидения, — которое, как бы для того, чтоб лучше поддержать свою роль, медленно и торжественно прохаживалось между танцующими, — неодолимый трепет ужаса и отвращения пробежал по всем его членам; но гнев тотчас же пересилил в нем все другие чувства.

— Кто осмеливается, — спросил он хриплым голосом у окружавших его придворных: — кто осмеливается оскорблять нас такой богохульной насмешкой? Схватите его и сорвите маску, чтоб мы знали, кого нам придется повесить на зубцах башни, при солнечном восходе!

Во время этой сцены, принц Просперо находился в южной или голубой зале. Слова его звучно раздались во всех семи залах, потому что он был человек здоровый и сильный, и музыка тотчас умолкла по мановению его руки.

Его окружала группа побледневших придворных. Сначала, когда он заговорил, группа эта обнаружила намерение броситься на незваного пришлеца, который свободным и величественным шагом приближался все более и более к принцу. Но вследствие какого-то неопределенного ужаса, внушенного дерзостью маски, никто не решился на нее напасть, так что, не встречая никакого препятствия, она прошла в двух шагах от принца, и между тем как собрание, как бы повинуясь одному и тому же чувству, отступало от центра залы к стенам, она продолжала путь свой, не останавливаясь, все тем же торжественным и мерным шагом, — из голубой комнаты в пурпуровую, из пурпуровой в зеленую, из зеленой в оранжевую, — из этой в белую — а оттуда в фиолетовую. Тогда-то принц Просперо, вне себя от ярости, и стыдясь своей минутной трусости, бросился вслед за незнакомцем через все шесть зал, но никто за ним не последовал, потому что смертельный страх овладел всеми. Он бежал, потрясая обнаженным кинжалом, и остановился шагах в трех или четырех от призрака. Тот начал отступать, и наконец достигши конца бархатной залы, быстро обернулся и стал лицом к лицу с своим преследователем. Раздался пронзительный крик, кинжал выскользнул из рук принца, и он упал мертвый на траурный ковер.

Тогда-то вооружившись мужеством отчаяния, вся толпа ринулась в черную залу и схватила незнакомца, стоявшего прямо и неподвижно, как статуя в тени эбеновых часов. Но как описать их неслыханный ужас, когда под саваном и маской не оказалось никакой осязательной формы…

Тогда для всех стало ясно — присутствие Красной Смерти. Она подкралась как вор среди ночи. И все пирующие упали один за одним в тех самых залах, где за минуту пред тем бушевала оргия, упали, орошенные кровавым потом, и каждый из них умер в том положении отчаяния и ужаса, в каком застигло его падение. И жизнь эбеновых часов прекратилась вместе с жизнью последнего из этих беззаботных существ. И пламя костров потухло. И Мрак, Разрушение и Красная Смерть остались тут единственными и безграничными властелинами.

Май, 1842

пер. П. Лачиновой

Колодец и маятник

Impia tortorum longas hic turba furores Sanguinis innocui, non satiata, aluit. Sospite nunc patria, fracto nunc funeris antro, Mors ubi dira fuit, vita salusque patent.

[714]

Четверостишие, сочиненное для ворот рынка, который решили построить на месте Якобинского клуба в Париже[715]