Но коль скоро так, то мы уловили механизм связи духовной культуры, в том числе спекулятивной (умопостигаемой) философии с биосферой, к которой принадлежим мы сами. Правда, вывод получился неожиданным. Вакуум выступает как ограничитель энергетических импульсов живого вещества; именно он является препятствием для совершенствования, и не кто иной, как он, вносит в биосферу Земли искажения, нанося ей удары за счет смещения направления импульсов, поступивших от нее же. Продолжая аналогию, можно сказать: первоначальное
Итак, мы нашли ответ на вопрос, поставленный В.И. Вернадским, и вернулись к первому биогеохимическому принципу: «Биогенная миграция атомов химических элементов в биосфере всегда стремится к максимальному своему проявлению»[438]
. Этого одного необходимо и достаточно для того, чтобы объяснить все процессы биосферы, в том числе этногенезы, как некое сложное и многообразное единство, принцип материалистического монизма.Может показаться, что с учетом приведенного объяснения гипотеза о роли вакуума остается экстравагантным предположением автора, но так как существуют мировые философские системы с миллионами поклонников, которые считают вакуум своим идеалом, то для охраны природы эти настроения небезразличны.
XXXVIII. Биполярность этносферы
Ложь как принцип
Слова многозначны. Смысл слова всецело зависит от контекста, так же как смысл фразы – от текста, интонации, ситуации, ради которой данный текст написан, и т. п., а смысл текста – от окружения, социального и природного. Даже такое простое слово, как «стол», само по себе не имеет значения, оно может фигурировать в сочетаниях: «письменный стол», «стол заказов», «золотой стол Киевский», «у этой хозяйки хороший стол» и т. д. Но эти семантические различия просты, и любой читатель текста понимает, о чем идет речь. Гораздо сложнее – с понятиями столь же многозначными, но смысл коих вуалируется. Например, «убийство». Всем очевидно, что убийство с целью ограбления – преступление; убийство ради садизма – гнусное преступление; но убийство на дуэли – деяние, хотя и наказуемое, но не преступное, ибо тот, кто остался жив, подвергал себя равному риску быть убитым и защищал свою честь; убийство противника на войне не преступление, а подвиг; казнь преступника палачом, то есть тоже убийство, – выполнение долга, а казнь заведомо невиновного – хуже, чем преступление: это – грех. И бессмысленно философское резонерство графа Л.Н. Толстого, который трактовал смысл слов вне контекста, а значение евангельских текстов – вне исторической обстановки I в. н. э. Видимо, он был при этом искренен, но тем хуже – принципиальная ошибка анализа остается, а глупость – такой же источник людских несчастий, как и злая воля. Даже, может быть, иногда глупость хуже, потому что она требует для себя права на безответственность: «Я, мол, так думал, значит, я не виноват». И тут злая воля получает необходимый ей простор. Она может действовать не прямо, в чем всегда есть доля риска, а опосредствованно, через обманутых дураков, которые уверены в своем праве не продумывать того, что они творят, а действовать по чужой указке. В Евангелии по этому поводу сказано: «передумывайте» (метаноите), что переводится словом «покайтесь», уже потерявшим первоначальный смысл.
Вернемся к понятию «ложь». Находится ли оно в живой природе? В какой-то мере – да! Мимикрия животных – это попытка обмануть хищника или добычу. Но как хищники, так и их жертвы имеют право спасать свою жизнь либо от голода, либо от съедения, так что мимикрия оправдана закономерностями биосферы, находящимися вне добра и зла.
Люди на войне часто дезинформируют противника. Ложь ли это? Формально – да, но война – состояние исключительное, и не следует верить любым сведениям. Нужно проверять информацию, ибо здесь обман входит в правила игры. Очевидно, и тут речь идет о другом понятии, но с тем же названием – «ложь». Пренебрежение оттенками семантики обессмысливает сам термин.
Древние люди в этой проблеме не путались. Они ввели понятие «клятва», то есть юридически оформленное отречение от полезной, а подчас и спасительной лжи. Право на обман, на двусмысленность, уклончивость за человеком сохранялось, но только в повседневной жизни. Клятва же выделялась как экстраординарный акт, как отказ от следования законам природы, то есть инстинкта самосохранения. Поэтому в свидетели, а точнее – охранители соблюдения клятвы призывались боги или духи стихий, которые должны были наказать клятвопреступника. Этим оттенялось супернатуральное значение клятвы.