Ни злато, ни чины ко счастью не ведут:Что в них, когда со мной заботы век живут?Когда дух зависти, несчастным овладея,Терзает грудь его, как вран у Промефея?Ах, это сущий ад! Где ж счастье наконец?В укромной хижине: живущий в ней мудрецУкрыт от гроз и бурь, спокоен, духом волен,Не алча лишнего, и тем, что есть, доволен;Захочет ли за луг, за тень своих лесовТень только счастия купить временщиков?Нет! суетный их блеск его не обольщает:Он ясно на челе страдальцев сих читает,Что даром не дает фортуна ничего.Придет ли к цели он теченья своего,Смерть в ужас и тоску души его не вводит:То солнце после дня прекрасного заходит.Примером в этом нам послужит Филемон.С Бавкидой с юных лет соединился он;Ни время, ни Гимен любви их не гасили:Четыредесять жатв вдвоем они ходилиЗа всем в своем быту, без помощи других.Всё старится; остыл любовный жар и в них —Однако в нежности любовь не ослабелаИ в чувствах дружества продлить себе умела.Но добрых много ли? Разврат их земляковПодвигнул наконец на гнев царя богов:Юпитер сходит к ним с своим крылатым сыном —Не с громом, не в лучах, а так, простолюдином,Под видом странника, — и что ж? Везде отказ,Везде им говорят: «Нам тесно и без вас,Ступайте далее!» Отринутые богиПошли уже назад, как влеве от дороги,Над светлым ручейком, орешника в тени,Узрели хижину смиренную ониИ повернули к ней. Меркурий постучался.В минуту на крыльце хозяин показался.«Добро пожаловать! — сказал им Филемон.—Вы утрудилися, дорожным нужен сон —Ночуйте у меня, повечеряя с нами;Спознайтесь с нашими домашними богами:Они скудельные, но к смертному добры.У предков был и сам Юпитер из коры,Но менее ль за то они в приволье жили?Увы! теперь его из золота мы слили,А он уже не так доступен стал для нас!Бавкида! там вода; согрей ее тотчас;Поставим хлеб и соль; мы скудны, но усердны;Дай всё, что боги нам послали милосердны!»Бавкида хворосту сухого набрала,Потом погасший огнь в горнушке разгреблаИ силится раздуть. Вода уже вскипает;Хозяин путников усталых обмывает,Прося за медленность его не осудить;А чтоб до ужина им время сократить,Заводит с ними речь, не о любимцах счастья,Не о влиянии и блеске самовластья,Но лишь о том, что есть невинного в полях,Что есть полезного и лучшего в садах.Бавкида между тем трапезой поспешает,Стол ветхий черепком сосуда подпирает,Раскидывает плат, кидает горсть цветовИ ставит хлеб, млеко и несколько плодов;Потом худой ковер, который сберегалаНа случай праздников, по ложу разостлалаИ просит на него возлечь своих гостей.Уже они, среди приветливых речей,За вечерей вином усталость подкрепляют;Но сколько ни пиют, вина не убавляют.Бавкида, Филемон недвижимы стоят,Со изумленьем друг на друга мещут взгляд,И оба с трепетом пред путниками пали.По чудодействию легко они позналиТого, кто вздымет бровь и зыблет свод небес!«О боже! — Филемон дрожащий глас вознес. —Прости невольного минуту заблужденья!И мог ли смертный ждать такого посещенья?О гость божественный! где взять нам фимиам?Прилична ль наша снедь, толь скудная, богам?Но чем и самый царь их угостит достойно?Простым усердием: вот всё, что нам пристойно!Пусть море и земля им пиршество дадут:Всесильные ему дар сердца предпочтут».Бавкида с речью сей беседу оставляетИ входит в огород; там перепел гуляет,Которого сама взлелеяла она;Признанием к богам и верою полна,Уже она его во снедь для них готовит;Уже дрожащими руками птичку ловит,Но птичка от нее ушла к стопам богов,И милосердый Дий невинной дал покров.Меж тем вечерня тень с гор пала на долины.«Чета! иди за мной, — сказал отец судьбины. —Сейчас свершится суд: на родину твоюВесь гнева моего фиал я пролиюИ смерти всё предам! пусть злые погибают:Ни хижин, ни сердец они не отверзают».Бессмертный рек и, горд, к хребту направил путь;И ветр, предвестник бурь, ужасно начал дуть.Бавкида, Филемон, на посох опираясь,Под тяжкой древностью трясясь и задыхаясь,Едва-едва идут; но с помощью боговИ страха взобрались на ближний из хребтов.Вдруг сонмы грозных туч под ними разразилисьИ с шумом реки вод губительных пустились,Вал гонит вал и мчит всё, что ни попадет:Скот, кущи и людей... исчезли, следа нет.Бавкида родине вздох сердца посвящаетИ взором, полным слез, у бога вопрошает:«Пусть люди... но почто животных он казнит?»Но чудо новое внезапу их разит:Явился пышный храм, где куща их стояла;Обмазка — мрамором, солома златом стала,И тяжкие столпы по всем ее бокамВ минуту вознесли главы ко облакам!Внутрь храма был везде представлен на порфире.В страх будущим векам, сей дивный случай в мире —Невидимо ваял всё это божий перст.Супруги мнят, что им Олимп уже отверст:В смятеньи, вне себя, на всё кругом взирают.«Бог, велий в благости! — потом они вещают. —Мы видим храм; но кто служители ему?Кто будет возносить к престолу твоемуМолитвы путников? О, если бы мы обаМогли сподобиться в сем званьи быть до гроба!О, если бы при том и гений смерти насКоснулся обоих в один и тот же час,Чтоб мы друг по друге тоски не испытали!»— «Да будет так, — сказал им бог, — как вы желали!»И было так. Теперь дерзну ль поведать вамО том, чему едва могу поверить сам?В день некий путники в ограде сей божницыС благоговением стояли вкруг двоицыИ слушали ее о бывших чудесах.«Издревле, — Филемон вещал им, — в сих местахБыла весь грешников, жилище нечестивых;Но Дий не потерпел сих извергов кичливых:Он рек, настал потоп и всех их потребил.Остались только мы — так бог благоволил!»Тут Филемон взглянул на кроткую супругу,И что? уже она, простерши руки к другу,Вся изменяется, приемлет древа вид!Он хочет ей сказать, обнять ее спешит;Нет сил поднять руки, уста его немеют;Супруга и супруг равно деревенеют;Пускают отрасли, готовятся цвести;Друг другу говорят лишь мыслию: прости!Один предел и срок власть божья им послала:Муж праведный стал дуб, Бавкида липой стала;И зрители, все враз воскликнув: чудеса! —В молчаньи набожном глядят на небеса.Предание гласит, что к сим древам священным,Под тяжестью даров бесчисленных согбенным,Супруги на поклон текли из дальных стран,По слуху, что им дар чудотворенья дан;И те, которые к ним с верой приходили,В цвету и в зиму дней друг друга век любили.<1805>