Та же трудовая мораль выражена и в басне «Стрелка часовая». Хвастливая часовая стрелка похваляется тем, что она «стоит домов всех выше», и на этом основании считает, что может относиться с пренебрежением к остальным частям часового механизма. На похвальбу самонадеянной стрелки другие части отвечают:
Этот основной мотив уважения к труду подлинных, хотя и нетипичных тружеников знаменовал демократическую тенденцию в мировозрении и творчестве Хемницера.
В баснях Хемницера уже намечалось утверждение прав «частного», простого человека, рисовался идеал благополучного существования людей среднего сословия Интересна в этом отношении басня «Два семейства», представляющая пересказ сюжета картины Греза, виденной баснописцем во время пребывания в Париже (правда, басня эта не оригинальна, а представляет собой подражание басне Обера из книги «Соntеs mоrаux sur les tableaux dе Greuzе, раr Aubert. Paris, 1761—1763).
В этой басне единение всех членов семьи провозглашается необходимым условием семейного счастья. Баснописец умилен семейным согласием, идиллией, нарисованной в картине Греза:
Идеал умеренности, добродетели, разумного скромного существования, определяемого кодексом благонамеренной буржуазной морали, неоднократно высказывается Хемницером. Он опасается резких, «своевольных» действий и поступков, настаивая на умеренности и послушании. В басне «Дворная собака» Хемницер укоряет дворовую собаку, пытавшуюся уйти от своего хозяина, резюмируя мораль терпения и смирения:
Подобная проповедь умеренности, довольства малым провозглашена была еще Кантемиром. «Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен».
По справедливому замечанию Г. В Битнер, «сильную сторону творчества Хемницера составляет критическая его струя. Когда же Хемницер пытается показать свой положительный идеал, то выглядит этот идеал очень отвлеченно».[1]
Не следует, однако, забывать, что положительный идеал в условиях того времени едва ли мог приобрести конкретно-политическое оформление. Важно другое: что этот идеал у Хемницера в основе своей демократичен.Хемницер выступил со своими баснями в то время, когда басенный жанр в русской литературе получил широкое признание и имел уже солидную традицию. Зачинатели русской литературы — Кантемир и Ломоносов — первыми обратились к этому жанру, имевшему успех у русских читателей. Впоследствии Белинский, говоря о крыловских баснях, указывал: «...Басня оттого имела на Руси такой чрезвычайный успех, что родилась не случайно, а вследствие нашего народного духа, который страх как любит побасенки и применения. Вот самое убедительнейшее доказательство того, что литература непременно должна быть народною, если хочет быть прочною и вечною!».[1]
Басня являлась наиболее народным, широко доступным и популярным видом литературы. В ней нашло свое выражение то «сатирическое направление», которое в русской литературе XVIII века знаменовало ее реалистические тенденции, ее тесную связь с жизнью. В условиях деспотического гнета самодержавно-крепостнической монархии, сковывавшей прогрессивные устремления русской общественной мысли, басня предоставляла возможность «эзоповским языком» критиковать и осмеивать общественные неполадки, разоблачать несправедливость государственного строя. Поэтому в условиях русской действительности басня из отвлеченно моралистического жанра становилась средством сатирического обличения.