В прекрасном здании одном, Великолепном и большом,В котором сколько всё искусством поражало,То столько ж простотой своей равно прельщало,В сем са́мом здании на камне заседалаОдна премрачная из мух и размышляла,Так, как бы, например, ученый размышлял,Когда глубокую задачу раздробляет.А что у мух всегда вид пасмурный бываетИ часто голова ногою подпертаИ бровь насуплена, тому причина та, Что много мухи разумеютИ в глубину вещей стараются входить,А не вершки одни учености схватить.Премудрой мухе, здесь сидящей в размышленьи,В таком же точно быть случилось положеньи.Нахмуря плоский лоб полдюжиной морщинВ искании вещам и бытиям причин, «Хотелось бы мне знать, — сказала, — Строенье это от чего?И есть ли кто-нибудь, кто сотворил его?По-моему, как я об этом заключала,То кажется, что нет; и кто бы это был?»— «Искусство, — пожилой паук ей говорил, — Всё, что ты видишь, сотворило; А что искусство это было,Свидетельствует в том порядок всех частей Тобою видимых вещей».— «Искусство? — муха тут с насмешкой повторила.— Да что искусство-то? — спросила.—И от кого оно? Нет, нет, я, размышляя, Другого тут не нахожу,Как то, что это всё лишь выдумка пустая А разве я тебе скажу,Как это здание и отчего взялося.Случилось некогда, что собственно собойЗдесь мелких камушков так много собралося,Что камень оттого составился большой,В котором оба мы находимся с тобой. Ведь это очень ясно мненье?» Такое мухи рассужденье, Как мухе, можно извинить;Но что о тех умах великих заключить,Которые весь свет случайным быть считаютСо всем порядком тем, который в нем встречают,И лучше в нем судьбе слепой подвластны быть, Чем бога признавать, решились?Тех, кажется, никак не можно извинить,А только сожалеть об них, что повредились.