Полное собрание стихотворений

И саркастически пчела янтарной точкой

Над ним взвивается, как злой его двойник.

Они любуются постельною лужайкой,

Тем, что под травкою, и около, и под.

И – френч ли юнкерский затейливою байкой

Иль страсть заводская – его вгоняет в пот.

Так в полдень млеющий на млеющей поляне

Млеть собирается кондитерская дочь…

Как сочь июльская, полна она желаний:

В ее глазах, губах, во всей – сплошная сочь…

Вот страсть насыщена, и аккуратно вытер

Отроманировавший немец пыль и влажь…

А у кондитерской встречает их кондитер

С открытой гордостью – как связи их бандаж.

1918 – XI

В РОЛИ РИКШИ

Пятнадцать верст на саночках норвежских

Я вез тебя равниной снеговой,

На небе видя зубров беловежских,

Из облаков содеянных мечтой.

Пятнадцать верст от Тойлы и до Сомпе,

В дороге раза два передохнув,

Я вез тебя, и вспоминал о помпе,

С какой поил вином меня Гурзуф…

Пятнадцать верст, уподобляясь рикше,

Через поля и лес тебя я вез…

Но, к лошадиной роли не привыкши,

Прошу мне дать обед, а не овес…

КВИНТИНА V

Когда поэт-миллионер,

При всем богатстве, – скряга,

Он, очевидно, духом сер.

Портянки, лапти и сермяга -

Нутро. Снаружи – эксцессер.

О, пошехонский эксцессер,

Офрачена твоя сермяга!

О нищенский миллионер,

Твой алый цвет промозгло-сер!

Ты даже в ощущеньях скряга!

Противен мот. Противен скряга,

Тем более – миллионер,

Кому отцовская сермяга

Стеснительна: ведь эксцессер

Фрак любит – черен он иль сер…

Вообразите: фрак – и сер…

Тогда рутинствуй, эксцессер!

Тогда крути беспутно, скряга!

Тогда бедуй, миллионер!

Стань фраком, серая сермяга!

Компрометирует сермяга

Того лишь, кто душою сер.

Отвратен горе-эксцессер,-

По существу – скопец и скряга,

По кошельку – миллионер.

ЛЭ II

Алексею Масаинову

В Японии, у гейши Ойя-Сан,

Цветут в саду такие анемоны,

Что друг ее, испанский капитан,

Ей предсказал “карьеру” Дездемоны.

Не мудрено: их пьяный аромат

Всех соблазнит, и, ревностью объят,

Наш капитан ее повергнет в стоны.

Наш капитан ее повергнет в стоны,

Когда микадо, позабыв свой сан,

Придет к японке предлагать ей троны, -

За исключением своей, – всех стран…

И за зеленым чаем с ней болтая,

Предложит ей владения Китая:

“За поцелуй Китай Вам будет дан”.

“За поцелуй Китай Вам будет дан”,-

И Ойя-Сан воздаст ему поклоны,

И Ойя-Сан введет его в дурман,

В крови царя она пробудит звоны…

Сверкая черным жемчугом зубов,

Струя ирис под шелк его усов,

Она познает негные уроны.

Она познает негные уроны,

И, солнцем глаз гетеры осиян,

Забудет бремя и дефект короны

Микадо, от ее лобзаний пьян.

Потом с неловкостью произношенья

Сказав “adieu”, уйдет – и в подношенье,

Взамен Китая, ей пришлет… тюльпан.

Взамен Китая ей пришлет тюльпан

Высокий bon vivant[24]“нейтральной зоны”,

Не любящий в свиданьях “барабан”,

Ходящий чрез ограды и газоны,

Чтоб (как грузины говорят: шайтан!)

Придворный не схватил за панталоны,

Усердием особым обуян…

Усердием особым обуян,

Придворный сыщик, желтый, как лимоны,

Не постеснится из дворца шантан

Устроить на пиру жрецов мамоны

И (сплетней, – не буквально!) за штаны

Схватить царя, с вспененностью волны

Друзьям расскажет “сверх-декамероны”…

Друзьям расскажет “сверх-декамероны”

Дворцовый шпик – невежда и болван.

Не оттого ль, чтоб не дразнить “тромбоны”,

Избрал забор микадо-донжуан?

Как отдохнет от суеты житейской,

Как азиатской, так и европейской,

У подданной, у гейши Ойя-Сан.

В Японии, у гейши Ойя-Сан,

Микадо сам ее повергнет в стоны:

“За поцелуй Китай Вам будет дан”,-

Она познает негные уроны,-

Взамен Китая ей пришлет тюльпан.

Усердием особым обуян,

Друзьям расскажет “сверх-декамероны”.

У ГEAЙШ

Разноцветно поют фонарики,

Озеркаленные заливом,

И трелят на флейтах арийки

Гейши, подобные сливам.

В кимоно фиолетово-розовом,

Смеющиеся чаруйно,

С каждым, волнуемым позывом,

Встречаются беспоцелуйно…

Уютные домики чайные

Выглядят, как игрушки.

Моряки, гости случайные,

Пьют чай из фарфоровой кружки.

И перед гейшами желтыми

Хвастают лицами милых

На карточках с глазами проколотыми

За нарушенье “клятв до могилы”…

Японки смотрят усмешливо

На чуждых женщин безглазых

С душою края нездешнего

Вынутых из-за пазух…

Шалунья Сливная Косточка

Отбросила веер бумажный,

И на гостя посыпалась горсточка

Вишен, манящих и влажных…

III. ШОРОХИ ИНТУИЦИИ

ПОЭЗА УПАДКА

К началу войны европейской

Изысканно-тонкий разврат

От спальни царей до лакейской

Достиг небывалых громад.

Как будто Содом и Гоморра

Воскресли, приняв новый вид:

Повальное пьянство. Лень. Ссора.

Зарезан. Повешен. Убит.

Художественного салона

И пьяной харчевни стезя

Совпала по сходству уклона.

Их было различить нельзя.

Паскудно гремело витийство,

Которым восславлен был грех.

Заразное самоубийство

Едва заглушало свой смех.

Дурил хамоватый извозчик,

Как дэнди эстетный дурил.

Равно среди толстых и тощих

Царили замашки горилл.

И то, что расцветом культуры

Казалось, была только гниль.

Утонченно-тонные дуры

Выдумывали новый стиль.

Они, кому в нравственном тесно,

Крошили бананы в икру,

Затеявали так эксцессно

Флиртующую игру.

Измызганно-плоские фаты,

Потомственные ромали,

Чьи руки торчат, как ухваты,

Напакоститься не могли.

Народ, угнетаемый дрянью

Безмозглой, бездарной, слепой,

Усвоил повадку баранью: