Полное собрание стихотворений

Они детей своих внебрачных

Бросали на дворе в костер,

А кости в боровах чердачных

Муравили. По смерти их

Помещик с молодой женою

Там зажил. Призраков ночных

Вопль не давал чете покою:

Рыдали сонмы детских душ,

Супругов вопли те терзали,-

Зарезался в безумьи муж

В белоколонном верхнем зале;

Жена повесилась. Сосед

Помещика, один крестьянин,

Рассказывал жене Татьяне:

“По вечерам, лишь лунный свет,

Любви и нечисти рассадник,

Дом озаряет, – на крыльцо

Брильянтовый въезжает всадник,

Лунеет мертвое лицо…”

13

И в этом-то трагичном доме,

Где пустовал второй этаж,

Я, призраков невольный страж,

Один жил наверху, где, кроме

Товарищей, что иногда

Со мной в деревню наезжали,

Бездушье полное. Визжали

Во мне все нервы, и, стыда

Не испытав пред чувством страха,

Я взрослых умолял: внизу

Меня оставить, но грозу

Встречая, шел наверх, где плаха

Ночного ужаса ждала

Ребенка: тени из угла

Шарахались, и рукомойник,

Заброшенный на чердаке,

Педалил, каплил: то покойник,

Смывая пятна на руке

Кровавые, стонал… В подушку

Я зарывался с головой,

Боясь со столика взять кружку

С животворящею водой.

О, если б не тоска по маме

И не ночей проклятых жуть,

Я мог бы, согласитесь сами,

С восторгом детство вспомянуть!

Но этот ужас беспрестанный,

Кошмар, наряженный в виссон…

Я видел в детстве сон престранный…

Не правда ли, престранный сон?

14

Так я лежу в своей кроватке,

Дрожа от ног до головы.

Прекрасны днями наши святки,

А по ночам – одно “увы”.

Людской натуры странно свойство:

Я все ночное беспокойство

При первых солнечных лучах

Позабываю. Весь мой страх

Ночной мне кажется нелепым,

И я, бездумно радый дню,

Над дико страшным ночью склепом

Посмеиваюсь и труню.

Взяв верного вассала – Гришку,

Мы превращаемся в “чертей”

И отправляемся вприпрыжку

Пугать и взрослых, и детей.

Нам попадаются по группам

Другие ряженые, нас

Пугая в свой черед, как раз,

И, знаете ли, в этом глупом

Обычае – не мало крас!

Луна. Мороз. И силы вражьи -

В интерпретации людской

Pогa чертей и рожи яжьи,

Смешок и гутор воровской…

Хвостом виляя, скачет княжич,-

Детей заводских будоражич,-

Трубя в охотничий рожок,

И залепляет свой снежок

В затылок Гришке-”дьяволенку”,

Преследующему девчонку,

Кричащему, как истый бес,

Враг и науки, и небес…

15

Без нежных женственных касаний

Душа – как бессвятынный храм,

О горничной, блондинке Сане,

Мечтаю я по вечерам.

Когда волнующей походкой

Идет мне стлать постель она,

Мне мнится: в комнату весна

Врывается, и с грустью кроткой

Я, на кушетке у окна

Майн Ридовскую “Квартеронку”

Читавший, закрываю том,

С ней говоря о сем-о том,

Смотря на спелую коронку

Ее прически под чепцом

“Белее снега”. И лицом

Играя робко, но кокетно,

Она узор любви канвит,

Смеется взрывчато-ракетно,

Приняв задорно-скромный вид.

Теперь, спустя лет двадцать, в сане

Высоком, знав любовь княгинь,

Я отвожу прислуге Сане,

Среди былых моих богинь,

Почетное, по праву, место,

И здесь, в стране приморской эста,

Благодаря, быть может, ей,

Согревшей нежной лаской женской

Дни отрочества, все больней

Мечтаю о душе вселенской

Великой родины своей!

16

Давали право мне по веснам

Увидеть в Петербурге мать,

И я, послав привет свой соснам,

Старался пароход поймать

Ближайший, несся через Рыбинск,

Туда, к столице на Неве.

Был детский лик мой обулыблен,

Скорбящий вечно о вдове

Замужней, все отдавшей мужу -

И положенье, и любовь…

Но, впрочем, кажется, я ужу

Чего не следует… Голгофь

Себя, Голгофе обреченный!

Неси свой крест, свершай свой труд!

Есть суд высоко-вознесенный,

Где все рассудят, разберут…

17

Пробыв у мамы три недели,

Я возвращался, – слух наструнь!-

На Суду, где уже Июнь

Лежал на шелковой постели

Полей зеленых; и, закрыв

Глаза, в истоме, на обрыв

Речной смотря, стонал о неге,

И, чувственную резеду

Вдыхая, звал в полубреду

Свою неясную. Побеги

Травинок, ставшие травой,

Напомнили мне возраст мой:

Так отроком ставал ребенок.

И солнце, чей лучисто-звонок

И ослепителен был лик,

Смеялось слишком откровенно

И поощрительно: воздвиг

Кузине Лиле вдохновенно,

Лучей его заслышав клик,

В душе окрепшей, возмужалой,

Любовь двенадцатой весны,-

И эта-то любовь, пожалуй,

Мои оправдывала сны.

– Я видел в детстве сон престранный -

Своей ненужной глубиной,

Своею юнью осиянной

И первой страстностью больной…

18

Жемчужина утонков стиля,

В теплице взрощенный цветок,

Тебе, о лильчатая Лиля,

Восторга пламенный поток!

Твои каштановые кудри,

Твои уста, твой гибкий торс -

Напоминает мне о Лувре

Дней короля Louis Quatorze.[32]

Твои прищуренные глазы -

…Я не хочу сказать глаза!..-

Таят на дне своем экстазы,

Присудская моя лоза.

Исполнен голос твой мелодий,

В нем – смех, ирония, печаль.

Ты – точно солнце на восходе

Узыв в болезненную даль.

Но, несмотря на все изыски,

Ты сердцем девственно проста.

Классически твои записки,

Где буква каждая чиста.

Любовью сердце оскрижалясь,

Полно надзвездной синевы.

19

Весною в Сойволу съезжались

На лето гости из Москвы:

Отец кузины, дядя Миша,

И шестеро его детей,

Сказать позвольте, обезмыша,-

Как выразился раз в своей

Балладе старичок Жуковский,-

И обесстенив весь этаж,

Где жить, в компании бесовской,

Изволил в детстве автор ваш.

Затем две пары инженеров,

Три пары тетушек и дядь…

Ах, рыл один из них жене ров,

И сам в него свалился, глядь!..

Тогда на троечной долгуше