Полное собрание стихотворений

И после Белого и Блока,

Когда стал стих сложней, чем танк,

Влюбленный в простоту глубоко,

Я простотой иду vа banque!

ВИДЕНЬЯ ВВЕДЕНЬЯ

В соборе чувств моих – прохлада,

Бесстрастье, благость и покой.

И высится его громада

Над всей набожностью людской.

В душистом сумраке собора,

Под тихий, мерный перезвон,

Лампады нежности у взора

Глубокочтимых мной икон.

Но прежде, чем иконным ликом

Отпечатлеться на стене,

Живущая встречала криком

Любви меня и шла ко мне

Доверчиво, порывно, прямо,

Все отдавая, ничего

Взамен не требуя. Для храма

Она отныне – божество.

Мои возлюбленные – ныне

В соборе вечных чувств моих

Почили в мире, как богини.

И перед ликами святых

Клоню благоговейно стих

И поклоняюсь их святыне.

В тяжелые часы сомнений,-

Под старость страшные часы,-

Я в храм несу венки сирени

Для ликов мертвенной красы.

Несу фиалки и мимозы,

Алозы, розы и крэмозы,

И воскуряю фимиам,

И на иконах небылозы,

Рубинные роняя слезы,

Вздыхают по минувшим дням.

И между тем как сердце мечет

Прощенье мне и ласку льет,

Бубенчик ландыша щебечет

И лилий колокол поет.

В тиши я совершаю мессы,

Печальный траурный обряд,

И все они, мои принцессы,

Со мной беззвучно говорят.

И чем звучней беззвучный шепот,

И чем незлобивей слова,

Тем тяжелее мне мой опыт

Уничтоженья божества…

Но стоны муки прерывая,

Так гулко, что трепещет мгла,

Поют, что мертвая – живая,

Собора чувств колокола.

И оживленные иконы

Изнедриваются из рам,-

И все мои былые жены

Толпою заполняют храм.

И молвят речью голубою,

Приемля плоть, теряя прах:

“Обожествленные тобою,

Мы обессмертены в веках…

За это нет в нас зла и мести:

Пей всепрощенье с наших уст…”

И вторят им, сливаясь вместе,

Колокола собора чувств.

ЧАСТЬ I

1

Иван Васильевич Игнатьев,

Эгических издатель книг,

Любимец всех моих собратьев,

Большой проказник и шутник,

Лет восемнадцати с немногим,

Имевший домик на Песках,

В один из невских дней убогих

Ко мне ворвался впопыхах:

“Я только что от Сологуба!”-

Вскричал взволнованный такой

И, жалуясь на схватки зуба,

Затряс подвязанной щекой:

“Он альманаху футуристов

Дает поэму строк на триста,

Но под условьем, чтобы Вы

С ним познакомились и лично

Поговорили…”– “Что ж, отлично,-

Ответил я. – Я ни совы,

Ни ястреба, – орла тем паче,-

Бояться не привык и, значит,

Иду к нему в ближайший день,

Но только Вы, Иван Васильич,

Пристрожьтесь: часто дребедень

Берете Вы, Господь Вас вылечь,

От недостойных новичков -

Бездарных жалких графоманов,

И симулянтов, и болванов,

Хотящих ваших пятачков

И более чем легкой славы…”-

Перегружать пугаясь главы

Подробностями, я лечу

На грезовом аэроплане

Вперед, вперед, поставив Ване

За упокой души свечу:

Зимою следующей бритвой

Он перерезал горло. Что

Его заставило, никто

Не знает. Грустною молитвой

Собрата память осеня,

Я вдаль стремлюсь; влечет меня

Уютный мыс воспоминанья,

Где отдохнуть от лет лихих

Среди когда-то дорогих

Людей смогу я, друг мечтанья.

2

В студеный полдень октября,-

В такой обыденный, но вещий,-

У Сологуба на Разъезжей,

От нетерпения горя

Увидеть стильного эстета,

Я ждал в гостиной. На стене

Лежала женщина в огне

Дождя при солнце. Помню, эта

Картина, вся лучистый зов,

Какую создал Калмаков,

Меня тогда очаровала.

И вдруг, бесшумно, предо мной

Внезапно, как бы из провала,

Возник, весь в сером, небольшой

Проворный старец блестко-лысый

С седою дымчатой каймой

Волос вкруг головы. Взор рысий

Из-под блистающих очков

Впился в меня. Писатель бритый,

Такой насмешливый и сытый,

Был непохож на старичков

Обыкновенных; разве Тютчев

Слегка припомнился на миг…

Меня смущая и измучив

Осмотром острым, дверь старик

Раскрыл, ведущую из зала

В свой кабинет, и указала

Мне выхоленная рука

На кресло против старика.

3

Мы сели и, храня молчанье,

Сидели несколько минут.

Затем он стал чинить мне “суд”

И делать резко замечанья

По поводу моих доктрин

Футуристических. Вопросы

Я обответил, как умел,

В дыму крепчайшей папиросы…

Я стал вдруг вдохновенно смел,-

И засвистали окарины,

Запчелила виолончель,

Ударил по сознанью хмель,

И трельный рокот соловьиный

Объял всю комнату: то я

Читал, восторг в груди тая,-

Читал поэт перед поэтом!

Смягчая лаской строгий глаз,

Меня он слушал. Мой экстаз

В поэте, чтеньем разогретом,

Святые чувства всколыхнул.

Он улыбнулся, он вздохнул…

И понял я, что было в этом

Так много доброй теплоты

И разволнованной мечты.

В дверях Настасья Николавна,

Его сотрудница и друг,

С улыбкой появилась вдруг…

4

За чаем мы болтали славно,

Иронизируя над тем

Или иным своим собратом

И критиком, совсем распятым

Гвоздями наших ядных тем…

Так совершался мой восход:

Поэт был очарован мною,-

Он вместе со своей женою

Немало приложил забот,

Чтоб выдвинуть меня из мрака

Безвестности. В разгаре драка

В то время с критикой была

У юноши. Его признанье

Меня – в огонь подлило масл,

Но был огонь уже угасл,

И, несмотря на все старанья

Презренных критиков, взошел

Я на Поэзии престол!

Недели через две в салоне

Своем дал вечер мне Кузмич.

За ужином сказал он спич

В честь “блещущей на небосклоне

Вновь возникающей звезды”,

И приглашенные светила

Искусства за мои труды

Меня приветствовали мило

И одобрительно. А “Гриф”

Купил “Громокипящий кубок”,

И с ним в горнило новых рубок

И сеч пошел я, весь порыв.

5

В те дни еще со мной по-свински