По злому холодку в гортани,
Что я была твоим устам —
Лишь пеною с холмов Шампани!
Есть золотые кутежи.
И этот мой кутеж оправдан:
Шампанское любовной лжи —
Без патоки любовной правды!
23. “Солнце – одно, а шагает по всем городам…”
Солнце – одно, а шагает по всем городам.
Солнце – мое. Я его никому не отдам.
Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. – Никому. – Никогда.
Пусть погибают в бессменной ночи города!
В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!
В вечную ночь пропадет – погонюсь по следам...
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!
24. “Да здравствует черный туз…”
Да здравствует черный туз!
Да здравствует сей союз
Тщеславья и вероломства!
На темных мостах знакомства,
Вдоль всех фонарей – любовь!
Я лживую кровь свою
Пою – в вероломных жилах.
За всех вероломных милых
Грядущих своих – я пью!
Да здравствует комедьянт!
Да здравствует красный бант
В моих волосах веселых!
Да здравствуют дети в школах,
Что вырастут – пуще нас!
И, юности на краю,
Под тенью сухих смоковниц —
За всех роковых любовниц
Грядущих твоих – я пью!
25. “Сам Черт изъявил мне милость…”
Сам Черт изъявил мне милость!
Пока я в полночный час
На красные губы льстилась —
Там красная кровь лилась.
Пока легион гигантов
Редел на донском песке,
Я с бандой комедиантов
Браталась в чумной Москве.
Хребет вероломства – гибок.
О, сколько их шло на зов
...... моих улыбок
...... моих стихов.
Чтоб Совесть не жгла под шалью —
Сам Черт мне вставал помочь.
Ни утра, ни дня – сплошная
Шальная, чумная ночь.
И только порой, в тумане,
Клонясь, как речной тростник,
Над женщиной плакал – Ангел
О том, что забыла – Лик.
“Я Вас люблю всю жизнь и каждый день…”
Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,
Вы надо мною, как большая тень,
Как древний дым полярных деревень.
Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Все началось – и кончилось – без Вас.
Я что-то помню: звонкая дуга,
Огромный ворот, чистые снега,
Унизанные звездами рога...
И от рогов – в полнебосвода – тень...
И древний дым полярных деревень...
– Я поняла: Вы северный олень.
П. Антокольскому
Дарю тебе железное кольцо:
Бессонницу – восторг – и безнадежность.
Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,
Чтоб позабыл ты даже слово – нежность.
Чтоб голову свою в шальных кудрях
Как пенный кубок возносил в пространство,
Чтоб обратило в угль – и в пепл – и в прах
Тебя – сие железное убранство.
Когда ж к твоим пророческим кудрям
Сама Любовь приникнет красным углем,
Тогда молчи и прижимай к губам
Железное кольцо на пальце смуглом.
Вот талисман тебе от красных губ,
Вот первое звено в твоей кольчуге, —
Чтоб в буре дней стоял один – как дуб,
Один – как Бог в своем железном круге!
“О нет, не узнает никто из вас…”
О нет, не узнает никто из вас
– Не сможет и не захочет! —
Как страстная совесть в бессонный час
Мне жизнь молодую точит!
Как душит подушкой, как бьет в набат,
Как шепчет все то же слово...
– В какой обратился треклятый ад
Мой глупый грешок грошовый!
Памяти А. А. Стаховича
А Dieu – mon ame,
Mon corps – аu Roy,
Mоn соеur – аuх Dames,
L’honneur – роur moi.[35]
1. “Не от запертых на семь замков пекарен…”
Не от запертых на семь замков пекарен
И не от заледенелых печек —
Барским шагом – распрямляя плечи —
Ты сошел в могилу, русский барин!
Старый мир пылал. Судьба свершалась.
– Дворянин, дорогу – дровосеку![36]
Чернь цвела... А вблизь тебя дышалось
Воздухом Осьмнадцатого Века.
И пока, с дворцов срывая крыши,
Чернь рвалась к добыче вожделенной —
Вы bon ton, maintien, tenue[37]
– мальчишекОбучали – под разгром вселенной!
Вы не вышли к черни с хлебом-солью,
И скрестились – от дворянской скуки! —
В черном царстве трудовых мозолей —
Ваши восхитительные руки.
(NB! Даже
2. “Высокой горести моей…”
Высокой горести моей —
Смиренные следы:
На синей варежке моей —
Две восковых слезы.
В продрогшей церковке – мороз,
Пар от дыханья – густ.
И с синим ладаном слилось
Дыханье наших уст.
Отметили ли Вы, дружок,
– Смиреннее всего —
Среди других дымков – дымок
Дыханья моего?
Безукоризненностью рук
Во всем родном краю
Прославленный – простите, друг,
Что в варежках стою!
3. “Пустыней Девичьего Поля…”
Пустыней Девичьего Поля
Бреду за ныряющим гробом.
Сугробы – ухабы – сугробы.
Москва. – Девятнадцатый год. —
В гробу – несравненные руки,
Скрестившиеся самовольно,
И сердце – высокою жизнью
Купившее право – не жить.
Какая печальная свита!
Распутицу – холод – и голод
Последним почетным эскортом