Полное собрание стихотворений

Январь 1920

“Править тройкой и гитарой…”

Править тройкой и гитарой

Это значит: каждой бабой

Править, это значит: старой

Брагой по башкам кружить!

Раскрасавчик! Полукровка!

Кем крещен? В какой купели?

Все цыганские метели

Оттопырили поддевку

Вашу, бравый гитарист!

Эх, боюсь – уложат влежку

Ваши струны да ухабы!

Бог с тобой, ямщик Сережка!

Мы с Россией – тоже бабы!

<Начало января 1920>

“У первой бабки – четыре сына…”

У первой бабки – четыре сына,

Четыре сына – одна лучина,

Кожух овчинный, мешок пеньки, —

Четыре сына – да две руки!

Как ни навалишь им чашку – чисто!

Чай, не барчата! – Семинаристы!

А у другой – по иному трахту! —

У той тоскует в ногах вся шляхта.

И вот – смеется у камелька:

“Сто богомольцев – одна рука!”

И зацелованными руками

Чудит над клавишами, шелками...

Обеим бабкам я вышла – внучка:

Чернорабочий – и белоручка!

Январь 1920

“Я эту книгу поручаю ветру…”

Я эту книгу поручаю ветру

И встречным журавлям.

Давным-давно – перекричать разлуку —

Я голос сорвала.

Я эту книгу, как бутылку в волны,

Кидаю в вихрь войн.

Пусть странствует она – свечой под праздник —

Вот так: из длани в длань.

О ветер, ветер, верный мой свидетель,

До милых донеси,

Что еженощно я во сне свершаю

Путь – с Севера на Юг.

Москва, февраль 1920

“Доброй ночи чужестранцу в новой келье…”

Доброй ночи чужестранцу в новой келье!

Пусть привидится ему на новоселье

Старый мир гербов и эполет.

Вольное, высокое веселье

Нас – что были, нас – которых нет!

Камердинер расстилает плед.

Пунш пылает. – В памяти балет

Розовой взметается метелью.

Сколько лепестков в ней – столько лет

Роскоши, разгула и безделья

Вам желаю, чужестранец и сосед!

Начало марта 1920

Психея

Пунш и полночь. Пунш – и Пушкин,

Пунш – и пенковая трубка

Пышущая. Пунш – и лепет

Бальных башмачков по хриплым

Половицам. И – как призрак —

В полукруге арки – птицей —

Бабочкой ночной – Психея!

Шепот: “Вы еще не спите?

Я – проститься...” Взор потуплен.

(Может быть, прощенья просит

За грядущие проказы

Этой ночи?) Каждый пальчик

Ручек, павших Вам на плечи,

Каждый перл на шейке плавной

По сто раз перецелован.

И на цыпочках – как пери! —

Пируэтом – привиденьем —

Выпорхнула.

Пунш – и полночь.

Вновь впорхнула: “Что за память!

Позабыла опахало!

Опоздаю... В первой паре

Полонеза...”

Плащ накинув

На одно плечо – покорно —

Под руку поэт – Психею

По трепещущим ступенькам

Провожает. Лапки в плед ей

Сам укутал, волчью полость

Сам запахивает... – “С Богом!”

А Психея,

К спутнице припав – слепому

Пугалу в чепце – трепещет:

Не прожег ли ей перчатку

Пылкий поцелуй арапа...

Пунш и полночь. Пунш и пепла

Ниспаденье на персидский

Палевый халат – и платья

Бального пустая пена

В пыльном зеркале...

Начало марта 1920

“Малиновый и бирюзовый…”

Малиновый и бирюзовый

Халат – и перстень талисманный

На пальце – и такой туманный

В веках теряющийся взгляд,

Влачащийся за каждым валом

Из розовой хрустальной трубки.

А рядом – распластавши юбки,

Как роза распускает цвет —

Под полами его халата,

Припав к плечам его, как змеи,

Две – с ожерельями на шее —

Над шахматами клонят лоб.

Одна – малиновой полою

Прикрылась, эта – бирюзовой.

Глаза опущены. – Ни слова. —

Ресницами ведется спор.

И только челночков узорных

Носок – порой, как хвост змеиный,

Шевелится из-под павлиньей

Широкой юбки игроков.

А тот – игры упорной ставка —

Дымит себе с улыбкой детской.

И Месяц, как кинжал турецкий,

Коварствует в окно дворца.

19 марта 1920

“Она подкрадётся неслышно…”

Она подкрадётся неслышно —

Как полночь в дремучем лесу.

Я знаю: в передничке пышном

Я голубя Вам принесу.

Так: встану в дверях – и ни с места!

Свинцовыми гирями – стыд.

Но птице в переднике – тесно,

И птица – сама полетит!

19 марта 1920

Старинное благоговенье

Двух нежных рук оттолкновенье —

В ответ на ангельские плутни.

У нежных ног отдохновенье,

Перебирая струны лютни.

Где звонкий говорок бассейна,

В цветочной чаше откровенье,

Где перед робостью весенней

Старинное благоговенье?

Окно, светящееся долго,

И гаснущий фонарь дорожный...

Вздох торжествующего долга

Где непреложное: “не можно”...

В последний раз – из мглы осенней —

Любезной ручки мановенье...

Где перед крепостью кисейной

Старинное благоговенье?

Он пишет кратко – и не часто...

Она, Психеи бестелесней,

Читает стих Экклезиаста

И не читает Песни Песней.

А песнь все та же, без сомненья,

Но, – в Боге все мое именье —

Где перед Библией семейной

Старинное благоговенье?

Между 19 марта и 2 апреля 1920

“Та ж молодость, и те же дыры…”

Та ж молодость, и те же дыры,

И те же ночи у костра...

Моя божественная лира

С твоей гитарою – сестра.

Нам дар один на долю выпал:

Кружить по душам, как метель.

– Грабительница душ! – Сей титул

И мне опущен в колыбель!

В тоске заламывая руки,

Знай: не одна в тумане дней

Цыганским варевом разлуки

Дурманишь молодых князей.

Знай: не одна на ножик вострый

Глядишь с томлением в крови, —