Осенний день. В лесу – все мертвенно и пышно:Ни томной иволги, ни зябликов не слышно.И как в дому, людьми покинутом, полнаЧего-то грустного лесная тишина.Порой волнуются дрожащие осины,И солнце заблестит, и листья зашумят,Как в летний день, но миг – и желтые вершиныВновь успокоятся и сразу замолчат.Не пролетит пчела над цветником унылым,В аллеях падают увядшие листыИ блещут в сумраке, подобно златокрылымИюльским бабочкам. Как алые цветы,Два мертвых листика трепещут и краснеютНа голых сучьях. Дождь и карканье ворон,Солома влажная на избах, небосклонТуманный... озими лишь ярко зеленеют.На даче холодно, и потолок течет,И печки скверные дымят, из окон дует,И даже булочник возить перестаетСвой хлеб, и тетенька на скуку негодует...В тревоге девочки, – в гимназию пора.Из ранца вынули учебник запыленныйСегодня свой урок твердят они с утра:Знакомый переплет, оборванный, зеленый,С воспоминанием о страшных, злых глазахУчителя, опять на них наводит страх.«Лакедемоняне в бою при Фермопилах...» —Выводит Таточка унылым голоском,Зевая, морщится и лижет языкомСвой пальчик розовый, запачканный в чернилах.Но вот уж ломовой приехал. На возуНавален всякий хлам: там сундуки, игрушки,Ногами вверх столы, матрацы и подушки,И клетка с петухом у кучера внизу,А в самой вышине, как символ дома, яркийБлистает самовар в объятьях у кухарки.И с высоты кричит она вознице: «Эй,Смотри-ка, моего корыта не разбей!»Собака, хвост поджав, должно быть, в мыслях грустных,Сидит: увы! пора голодная придет,Не будет ей костей, не будет корок вкусных.А дворник, шапку сняв, двугривенного ждет.С бутылкой молока, закупоренной тряпкой,Одета в серенький поношенный бурнус,Но с очень яркою, оранжевою шляпкой,С подвязанной щекой (осенний дачный флюс),Хлопочет тетенька и между двух картонокВ коляску бабушку старается втолкнуть.Слепая, бедная старушка, как ребенок,Покорна. Все теперь готово. С Богом – в путь!Но Даша сердится и хочет верх коляскиПоднять: «Что если дождь? не думает никтоО детях!..» В шарфы, плэд, потом башлык, пальтоОна их кутает. Им душно: только глазкиБлестят... Поехали. Уж церковь – за холмом,Вот роща, где грибов так много, вот паром...Вдруг тетенька кричит в отчаянье: «Забыла!..Ах, Боже мой, назад!.. Забыла башмаки!..Я сбегаю: ведь здесь – недолго... пустяки!..»Но Даша, полная воинственного пыла,Вступает в спор, – она ликует больше всех,Злорадствуя... И крик, и шум, и общий смех...С улыбкой Таточка на все глядит практично,И ей на даче ли, в Москве ли – безразлично.Из хрестоматии французской наизустьТвердит она урок. А Нате жаль природы,Прогулок и грибов, и солнца, и свободы!В задумчивом лице – недоуменье, грусть,Как будто бы вопрос, зачем в глубокой думеТак сумрачен и тих – там, на краю небес —Волшебно-золотой и все же мертвый лес,Зачем уныние – в поблекшем поле, в шумеОсенних непогод, и в тучах, и во всем?..Сердечко бедное в ней чутко встрепенулось, —Кто знает, может быть, предчувствие проснулосьТого великого, что смертью мы зовем?..