Сюда идет тайком скучающий любовник,Художник и турист, писатель и чиновник:«Gаrcоn, un bok!»[16] И пьют, и курят за пять су,Любуются в монокль на томную красуПолуночных сильфид, внимая шансонетке,Где блещет стих порой, язвительный и меткий...Но вот, в дыму сигар, меж черных сюртуков,И тысячи зеркал, и газовых рожков,При звуках музыки и радостного гула,Она, воздушная, как бабочка, впорхнула.Тебя без жалости я вспомнить не могу,О бедное дитя Парижа «Grille-d’-Egout»!Из кружев юбка, слой белил на шее голойИ рыжий цвет волос поддельных, взор тяжелыйИ странное лицо, в котором жизни нет,Как маска, мертвое, похожее на бред...Меж тем, когда, смеясь, она в отваге бурнойПомчалась, до колен открыв чулок ажурный,И ногу стройную высоко подняла,Наперекор всему – в ней грация былаДемократической и уличной вакханки,В ней то, что «fin dе siucle»[17] назвали парижанки,В ней узнает толпа свою родную дочь.«Я нравлюсь, от меня вы не уйдете прочь! —Так говорило всем ее лицо. – Смотрите,Вот, что вы любите, и вот чего хотите!»Почтенный господин, – вполне провинциал,По скромному лицу, – смотрел на этот бал.К нему подпрыгнула она легко и смело,Красивой ножкою цилиндр его заделаИ шляпу сбросила: удерживая гнев,Он должен был принять обиду, покраснев.А взор у «Grille-d’-Egout» весельем детским блещет,И ей родной Париж в восторге рукоплещет!
III. Ренан
Но в том же городе и в тот же скорбный векВ тиши работает великий человек:Я вижу кабинет в спокойном полумракеИ древней надписи неведомые знаки;Я вижу, как Ренан над грудой старых книг,Обдумывая мысль заветную, поникС улыбкой тонкою, скептической и нежной,Над сказкою любви иль веры безмятежной;За правдой гонится сквозь тьму времен и пыльСухих пергаментов; таинственная быльПо слову мудреца, поэзией пленяя,Восстанет пред людьми из гроба, как живая.И ветреный Париж откликнется на все:Я знаю – он поймет открытие твое,Ученый и поэт, – вы трудитесь недаром, —Париж, где «Grille-d’-Egout» приветствовали с жаром...Я против воли все готов ему проститьЗа то, что гениев умеет он любить!