Полное собрание стихотворений и поэм. Том II

В книге «Другая Россия» (2001) Эдуард Лимонов рассказывает о посещении в 1996 году Совещательной палаты при Президенте РФ, куда он попал как лидер ныне запрещённой, а тогда совсем молодой и дерзкой партии НБП. Выбирался Комитет по обороне, и Лимонов полагал, что имеет шансы туда попасть. Однако, побывав на мероприятии, он понял, что не вписывается в российскую политическую действительность и наблюдает персонажей классической русской литературы (в том числе и себя): «Председателем Комитета был номенклатурный Юрий Петров, бывший секретарь Свердловского обкома КПСС и бывший глава первой администрации Ельцина. Заседание происходило в здании Администрации Президента на Ильинке! Несмотря на все громкозвучащие титулы Палаты, это была никчемная структура, образованная стараниями Рыбкина, обтекаемого Ивана Рыбкина, уже теряющего расположение Ельцина. Заштатная рыхлая самодеятельность — имеющая целью собрать вместе соискающих должности чиновников, отстойник для них. Я попал туда, дезориентированный ее названием и тем фактом, что было громогласно заявлено: к участию приглашаются все политические партии России, без исключения. НБП тогда усиленно боролась за свою легализацию и реабилитацию в обществе, образ “красных фашистов”, приклеенный нам СМИ, наносил нам ущерб. <…>

Я разглядывал их, слушал и постепенно начал понимать, что они мне странно знакомы, с волосинами, прилипшими к черепу, с ушами, заросшими седым волосом, с необъятными талиями, с животами, вылазящими из штанов. Это же персонажи Гоголя, великого Николая Васильевича, люди из “Ревизора”, и “Мертвых душ”, и “Носа”, и еще “Шинели”. И еще из Грибоедова, из “Горя от ума”. Вот генерал Скалозуб, вот Ноздрев, вот Молчалин, Фамусов — все типажи, все выжили, все сохранились, через полтораста лет — как новенькие! Среди этих мастодонтов в штанах (у нас ведь как в дореволюционном Китае — чем выше рангом чиновник, тем он жирнее, тем тяжелее, больше весит), среди этих мастодонтов, в кожаном пиджачке, купленном на барахолке в Париже, я чувствовал себя как Чацкий».

«Эту влажность ночных мыслей…»

Купальщицы — один из классических живописных сюжетов, встречается у Эдгара Дега, Поля Сезанна, Пабло Пикассо, Зинаиды Серебряковой, Казимира Малевича и т. д. Эдуард Лимонов, как большой знаток и любитель живописи (обратите внимание на его книгу 2018 года — «Мои живописцы»), мог откликнуться этим стихотворением на одно из известных полотен.

«Я стою передо мной перо жар-птицы…»

«Через век придёт за мною вслед / Ещё один Иван-дурак…». Жизненная программа, жизнестроительство, «медийный образ» оттепельного периода — как ни назови, а Лимонов периодически играл в Ивана-дурака и простачка. А в тексте «Мы — национальный герой» (1974) сформулировал это так: «В биографии каждого русского героя обязательно должно быть Иванушко-дурачество как метод, как стиль».

«Думаю — плывёт мартышка…»

Весь текст строится с помощью аллюзии на «Обезьяну» (1919) В. Ф. Ходасевича. Даже размер заимствован из этого стихотворения. Там лирический герой (поэт) наблюдает серба и обезьяну, которая пьёт воду из блюдца; та протягивает ему руку — и лирический герой пожимает её, всматривается в глаза и видит, как ни странно, историю человечества:

Я руки жал красавицам, поэтам,

Вождям народа — ни одна рукаТакого благородства очертанийНе заключала! Ни одна рукаМоей руки так братски не коснулась!

И, видит Бог, никто в мои глазаНе заглянул так мудро и глубоко,Воистину — до дна души моей.

Лимонов переделывает «обезьяну» в «мартышку» (что более верно) и главный мотив: у Ходасевича был резкий переход от любования зверьком к началу Первой мировой войны (и определённая закономерность этой войны), у Лимонова же — скорее возвращение «мартышки» из эмиграции.

Думаю — плывёт мартышка

Глупая мартышка в чёрном трюмеВ том стальном и пахнущем заводомИ безвыходностью что когда-тоЯ в себе немыслимо носил.

И тут этот образ можно трактовать как самоощущение поэта, вынужденного жить во внутренней эмиграции; или же — как яркий животный образ (подмеченный Ходасевичем), который отвечает за сродность лимоновской безвыходности внутри советской культуры и невыносимости жизни за границей; или же — самого Ходасевича, возвращающегося к советскому читателю.

В нашем литературоведении принято считать, что Ходасевич появился в советском самиздате на рубеже 1940-х — 1950-х годов. Лимонов в этот период вряд ли бы заинтересовался его творчеством. А вот в начале и середине 1960-х, когда и сам стал писать стихи, — вполне.