Полное собрание стихотворений. Том 1

В семнадцать – сверстниц и сестриц

Всех красотой затмила,

Но наших чопорных девиц

Собой не повторила:

В глазах природный ум играл,

Румянец в коже смуглой,

Она любила шумный бал

И не была там куклой.

В веселом обществе гостей

Жеманно не молчала

И строгой маменьки своей

Глазами не искала.

Любила музыку она

Не потому, что в моде;

Не исключительно луна

Ей нравилась в природе.

Читать любила иногда

И с книгой не скучала,

Напротив, и гостей тогда

И танцы забывала;

Но также синего чулка

В ней не было приметы:

Не трактовала свысока

Ученые предметы,

Разбору строгому еще

Не предавала чувство

И не трещала горячо

О святости искусства.

Ну, словом, глядя на нее,

Поэт сказал бы с жаром:

"Цвети, цвети, дитя мое!

Ты создана недаром!.."

Уж ей врала про женихов

Услужливая няня.

Немало ей писал стихов

Кузен какой-то Ваня.

Мамаша повторяла ей:

"Уж ты давно невеста".

Но в сердце береглось у ней

Незанятое место.

Девичий сон еще был тих

И крепок благотворно.

А между тем давно жених

К ней сватался упорно…

3

То был гвардейский офицер,

Воитель черноокий.

Блистал он светскостью манер

И лоб имел высокий;

Был очень тонкого ума,

Воспитан превосходно,

Читал Фудраса и Дюма

И мыслил благородно;

Хоть книги редко покупал,

Но чтил литературу

И даже анекдоты знал

Про русскую цензуру.

В Шекспире признавал талант

За личность Дездемоны

И строго осуждал Жорж Санд,

Что носит панталоны;

Был от Рубини без ума,

Пел басом "Caro mio"

И к другу при конце письма

Приписывал: "addio".

Его любимый идеал

Был Александр Марлинский,

Но он всему предпочитал

Театр Александринский.

Здесь пищи он искал уму,

Отхлопывал ладони,

И были по сердцу ему

И Кукольник и Кони.

Когда главою помавал,

Как некий древний магик,

И диким зверем завывал

Широкоплечий трагик,

И вдруг влетала, как зефир,

Воздушная Сюзета -

Тогда он забывал весь мир,

Вникая в смысл куплета.

Следил за нею чуть дыша,

Не отрывая взора,

Казалось, вылетит душа

С его возгласом: "фора!"

В нем бурно поднимала кровь

Все силы молодые.

Счастливый юноша! любовь

Он познавал впервые!

Отрада юношеских лет,

Подруга идеалам,

О сцена, сцена! не поэт,

Кто не был театралом,

Кто не сдавался в милый плен,

Не рвался за кулисы

И не платил громадных цен

За кресла в бенефисы,

Кто по часам не поджидал

Зеленую карету

И водевилей не писал

На бенефис "предмету"!

Блажен, кто успокоил кровь

Обычной чередою:

Успехом увенчал любовь

И завелся семьею;

Но тот, кому не удались

Исканья,- не в накладе:

Прелестны грации кулис -

Покуда на эстраде,

Там вся поэзия души,

Там места нет для прозы.

А дома сплетни, барыши,

Упреки, зависть, слезы.

Так отдает внаймы другим

Свой дом владелец жадный,

А сам, нечист и нелюдим,

Живет в конуре смрадной.

Но ты, к кому души моей

Летят воспоминанья,-

Я бескорыстней и светлей

Не видывал созданья!

Блестящ и краток был твой путь…

Но я на эту тему

Вам напишу когда-нибудь

Особую поэму…

В младые годы наш герой

К театру был прикован,

Но ныне он отцвел душой -

Устал, разочарован!

Когда при тысяче огней

В великолепной зале,

Кумир девиц, гроза мужей,

Он танцевал на бале,

Когда являлся в маскарад

Во всей парадной форме,

Когда садился в первый ряд

И дико хлопал "Норме",

Когда по Невскому скакал

С усмешкой губ румяных

И кучер бешено кричал

На пару шведок рьяных, -

Никто б, конечно, не узнал

В нем нового Манфреда

Но ах! он жизнию скучал -

Пока лишь до обеда.

Являл он Байрона черты

В характере усталом:

Не верил в книги и мечты,

Не увлекался балом.

Он знал: фортуны колесо

Пленяет только младость;

Он в ресторации Дюсо

Давно утратил радость!

Не верил истине в друзьях -

Им верят лишь невежды, -

С кием и с картами в руках

Познал тщету надежды!

Он буйно молодость убил,

Взяв образец в Ловласе,

И рано сердце остудил

У Кессених в танцклассе!

Расстроил тысячу крестьян,

Чтоб как-нибудь забыться…

Пуста душа, и пуст карман -

Пора, пора жениться!

4

Недолго в деве молодой

Таилося раздумье…

"Прекрасной партией такой

Пренебрегать – безумье", -

Сказала плачущая мать,

Дочь по головке гладя,

И не могла ей отказать

Растроганная Надя.

Их сговорили чередой

И обвенчали вскоре.

Как думаешь, читатель мой,

На радость или горе? ..

1852

45.

О письма женщины, нам милой!

От вас восторгам нет числа,

Но в будущем душе унылой

Готовите вы больше зла.

Когда погаснет пламя страсти

Или послушаетесь вы

Благоразумья строгой власти

И чувству скажите: увы! -

Отдайте ей ее посланья

Иль не читайте их потом,

А то нет хуже наказанья,

Как задним горевать числом.

Начнешь с усмешкою ленивой,

Как бред невинный и пустой,

А кончишь злобою ревнивой

Или мучительной тоской…

О ты, чьих писем много, много

В моем портфеле берегу!

Подчас на них гляжу я строго,

Но бросить в печку не могу.

Пускай мне время доказало,

Что правды в них и проку мало,

Как в праздном лепете детей,

Но и теперь они мне милы -

Поблекшие цветы с могилы

Погибшей юности моей!

1852

46. БУРЯ

Долго не сдавалась Любушка-соседка,

Наконец шепнула: "Есть в саду беседка,

Как темнее станет – понимаешь ты? .."

Ждал я, исстрадался, ночки-темноты!

Кровь-то молодая: закипит – не шутка!

Да взглянул на небо – и поверить жутко!

Небо обложилось тучами кругом…

Полил дождь ручьями – прокатился гром!

Брови я нахмурил и пошел угрюмый -

"Свидеться сегодня лучше и не думай!

Люба белоручка, Любушка пуглива,