Полное собрание творений. Том 7

В одном из творений своих Преосвященный Игнатий повествует о достойном замечания случае. «Посетил меня, — говорит Владыка, — афонский схиеромонах, бывший в России за сбором. Мы сели в приемной моей келлии, и он стал говорить мне: "Помолись о мне, Отец: я много сплю, много ем". Когда он говорил мне это, я ощутил жар, из него исходивший, почему и отвечал ему: "Ты не много ешь и не много спишь; но нет ли в тебе чего особенного", и просил его войти во внутреннюю мою келлию. Идя пред ним и отворяя дверь во внутреннюю келлию, я молил мысленно Бога, чтоб он даровал гладной душе моей попользоваться от афонского иеросхимонаха, если он истинный раб Божий. Точно, заметил я в нем что-то особенное. Во внутренней келлии мы опять уселись для беседы, и я начал просить его: "Сделай милость, научи меня молитве. Ты живешь в первом монашеском месте на земле, среди тысяч монахов: в таком месте и в таком многочисленном собрании монахов непременно должны находиться великие молитвенники, знающие молитвенное тайнодействие и преподающие его ближним, по примеру Григориев Синаита и Паламы, по примеру многих других афонских светильников". Иеросхимонах немедленно согласился быть моим наставником, и — о ужас! с величайшим разгорячением начал мне передавать способ восторженной, мечтательной молитвы. Вижу: он в страшном разгорячении! у него разгорячены и кровь и воображение, он в самодовольстве, в восторге от себя, в самообольщении, в прелести! Дав ему высказаться, я начал понемногу, в чине учащегося, предлагать ему учение святых Отцов о молитве, указывая его в Добротолюбии и прося объяснить мне это учение. Афонец пришел в совершенное недоумение. Вижу: он вполне незнаком с учением Отцов о молитве. В течение беседы говорю ему: "Смотри, старец: будешь жить в Петербурге, никак не квартируй в верхнем этаже, квартируй непременно в нижнем". "Отчего так?" — возразил афонец. "Оттого, — отвечал я, — что если вздумается ангелам, внезапно восхитив тебя, перенести тебя из Петербурга на Афон, и они понесут из верхнего этажа, да уронят, то убьешься до смерти; если ж понесут из нижнего и уронят, то только ушибешься". "Представь себе, — отвечал афонец, — сколько уже раз, когда я стоял на молитве, приходила мне живая мысль, что ангелы восхитят меня и поставят на Афоне!" Оказалось, что иеросхимонах носит вериги, почти не спит, мало вкушает пищи, и чувствует в теле такой жар, что зимою не нуждается в теплой одежде. К концу беседы пришло мне на мысль поступить следующим образом: я стал просить афонца, чтоб он, как постник и подвижник, испытал над собою способ, преподанный святыми отцами, заключающийся в том, чтоб ум во время молитвы был совершенно чужд всякого мечтания, погружался весь во внимание словам молитвы, заключался и вмещался, по выражению святого Иоанна Лествичника, в словах молитвы, причем сердце обыкновенно сочувствует уму душеспасительным чувством печали о грехах, как сказал преподобный Марк Подвижник: "Ум, неразвлеченно молящийся, утесняет сердце; сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит". "Когда же испытаешь над собою, — сказал я афонцу, — то и мне сообщи о плоде опыта, потому что самому мне предпринять такой опыт неудобно по развлеченной жизни, мною проводимой". Афонец с охотою согласился. Чрез несколько дней приходит он опять ко мне и говорит: "Что ты со мною сделал?" — "А что?" — "Да как я попробовал помолиться со вниманием, заключая ум в слова молитвы, то все мои видения пропали, и уже не могу возвратиться к ним". Далее, в беседе с афонцем я не увидел той самонадеянности и той дерзости, которые были заметны в нем при первом свидании и которые обыкновенно замечаются в людях, находящихся в самообольщении, мнящих о себе, что они святы или находятся в духовном преуспеянии. Афонец изъявил желание услышать для себя мой убогий совет. Когда я посоветовал ему не отличаться наружностию от других, потому что это ведет к высокоумию, то он снял с себя вериги и отдал их мне. Через месяц он еще был у меня и сказывал, что жар в теле его прекратился, что он уже нуждается в теплой одежде и гораздо более спит».