Полнолуние

Лариса не успела возразить. Хотя и не слишком хотела — у нее просто не нашлось на тот момент нужных слов. Сомов же атаковал дальше. Пояснил буквально на пальцах: у него есть возможность быстро оформить ее развод с Вовком. Для этого следует написать заявление про нежелание дальше считаться женой врага народа. После того Виктор быстренько устраивает их брак, берет семью под опеку и, соответственно, на полное содержание и забирает с собой на место новой службы. Где бы они ни оказались, ему предоставляется жилье. Жена же офицера НКВД без проблем получает работу по специальности. Учитель математики? Пусть будет так.

Предположения подтвердились абсолютно точно. Разве что Лариса не могла предвидеть, в какой именно форме, каким образом Сомов предложит ей себя. Когда он разложил все по полочкам, все равно растерялась — настолько, что не имела сил сопротивляться его натиску.

Так она стала Сомовой.

Законный брак обязывал спать в одной постели и исполнять супружеские обязанности. Лариса приняла и это, ведь сама, без принуждения, в силу обстоятельств согласилась оформить отношения. Впрочем, во всем, связанном с постелью, складывалось не так уж плохо для нее. Когда наступила та самая первая брачная ночь, Сомов от неожиданной радости, что удалось без сопротивления завоевать женщину, которой давно домогался, напился. Все закончилось для него очень быстро, хотя сам новый муж, как убедилась потом Лариса, мало что запомнил.

Ей осталось немножко подыграть ему.

Тогда.

И в дальнейшем.

Позже и вовсе вздохнула с облегчением. Служба в аппарате УНКВД, потом — назначение в Сатанов, которое требовало еще больших сил, отнимали все время Виктора. Лариса даже научилась вычислять и предвидеть возвращение Сомова домой, чтобы к этому часу отправлять спать Юру и укладываться самой. Она слышала приход Виктора. Но лежала с закрытыми глазами, притворяясь уставшей и крепко спящей. И правда засыпала, когда Сомов, кряхтя, сопя, иногда отрыгивая ужин и почти всегда дыша перегарными выхлопами, устраивался рядом. В первое время еще старался чего-то домогаться, клал руку на бедро или ягодицу, слегка тормошил. Иногда Лариса изображала сонное: «Я сегодня так устала», но в целом взяла за правило не реагировать на подобные жесты.

В конце концов они привыкли друг к другу.

Это если не обращать внимания на припадки ярости, которые Виктор, к его чести, все-таки сдерживал при Юре. Но это совсем не означало, что ярость утихала. Может, если бы Лариса время от времени позволяла ей выходить наружу, этот неприятный груз не накапливался бы где-то глубоко внутри Сомова. Но она не могла ничего с собой поделать. Как только Виктор срывался, мигом натыкался на холодную стену сопротивления. Частично вооружившись наблюдениями, частично собственным опытом, Лариса убедилась: женщина в таком состоянии для мужчины намного опаснее, чем способная кричать и истерить в ответ, бросаясь взаимными обвинениями, вспоминая старые обиды и придумывая на ходу новые.

Так что стоило Виктору сейчас переступить порог, как она почувствовала: произошло что-то очень неприятное, нерадостное для него. И событие каким-то непонятным Ларисе боком касается ее.

— Юр, уроки сделал? — спросила спокойно, тем самым предостерегая Сомова от начала серьезного разговора твердым взглядом.

— Математика осталась.

— Почему ты всегда начинаешь со сложного? Наоборот, пока есть силы, щелкай то, что проще.

— Так математика ж не просто, мам!

— Кто тебе это сказал? Неужели для семилетнего мальчика сложнее, чем чистописание?

Лариса улыбнулась, поощряя и Сомова. Тот сухо кивнул, даже бросил:

— У меня никогда диктанты не получались. Учительница говорила: мои тетради нельзя показывать посторонним. Помнишь, Лара? Все еще смеялись.

— Было, — согласилась Лариса, еще немного оттягивая начало явно неприятного разговора.

— А почему смеялись? — поинтересовался Юра. — Мам, что тут смешного? Дядь Вить, а?

Так они договорились сразу, и на выполнении этого условия Лариса настаивала категорически — ее сын не будет называть нового мужа отцом, а Сомов ничего не будет делать для того, чтобы оформить усыновление.

— Понимаешь… Слушай, объясни ты ребенку, твои же диктанты.

— Глупости вообще-то. Ну, учительница у нас была странная. Она как-то, проверив его диктант, выдала перед всем классом: видите, это не написанный текст, это шифрограмма. Еще примут за вражескую тайнопись. Будет тебе, Сомов, веселая жизнь. Придется писать объяснительную где нужно, разборчивым почерком.

— А где нужно, дядь Вить?

— Где нужно — там и нужно.