Полнолуние любви Том 1

– Опять продукты, деньги! Ты про цветы то же самое сказала. О! Не будет у меня больше цветов! Ничего не будет!

Мерседес упала на диван и зарыдала.

Изабела постучала в комнату Аугусто. Молчание. Изабела открыла дверь. Аугусто лежал на кровати и смотрел в потолок.

– А я думаю, почему это из его комнаты не слышно ни «Энигмы», ни «Эйс-оф-бэйс»? Оказывается, братик уже обдумывает бизнес. Можно присесть? – Она уселась в ногах у Аугусто. – Я рада, что ты возвращаешься в агентство.

– А я в сомнении. Ведь мы уже пробовали работать вместе и ничего хорошего из этого не вышло.

– Люди меняются. Вот ты, например. Ты вернулся каким-то другим. Печальным, сосредоточенным. И всё время о чём-то думаешь. Или о ком-то?

– Хочешь знать, о ком я всё время думаю: о девушке по имени Мерседес.

– Поздравляю! Наконец-то ты влюбился. Счастливый! Я бы так хотела полюбить тоже…

– Ты нравишься Вагнеру. Чем он плох? Красивый, умный, твёрдый, зрелый мужчина… При твоём взбалмошном характере последнее обстоятельство немаловажно…

– Вагнер, Вагнер… «Полёт валькирий», «Лоэнгрин», «о, не буди меня, дыхание весны», – пропела Изабела козлиным тенором, – не разбудил он меня, понял? Не разбудил. В отличие от всех вас я вижу его по-другому.

– Как это?

– Ну не через розовое стекло, хотя он и любит костюм цвета «пинк».

Аугусто много раз звонил по телефону, который ему дала когда-то Мерседес, но вредная Эмилия отвечала, что не может позвать Мерседес, потому что именно в этот момент очень занята.

Вот и сейчас она грохнула трубку, чертыхнувшись, даже предельно вежливый, почти просительный тон Аугусто не смягчил её.

– Что ты вредничаешь? – спросил её муж. – Ведь Женуина как-никак твоя подруга.

– Ну и что? Я что, должна стать секретаршей у её девчонки? И никакая мне Женуина не подруга. Она гадкая, аморальная и вредная женщина.

– Это не так. Она хороший человек. Разве плохой человек стоял бы на углу с кружкой, собирая на поминки Алваренги? Алваренга вкалывал всю жизнь, а пришёл лихой час, и у него не нашлось денег, чтобы отправиться в лучший мир.

– Это всё из него доченька выкачала. Какое счастье, что у нас нет детей, правда?

– Правда, дорогая. Будет на что справить шикарные поминки.

– Ты что – шутишь?

– Нет. Я совершенно серьёзно, – с невозмутимым лицом ответил Урбано.

…Женуина перебирала в шкафу вещи, а притихшая Мерседес, сидя на диване, наблюдала за матерью.

– Мама, ты что – хочешь отдать любимый костюм отца?

– Нет. Диего больше любит белые. Он настоящий мачо. Если бы твой отец был сейчас здесь, он бы сам отдал Алваренге чёрный костюм. Бедняга Алваренга, даже костюма приличного не нашлось! Я не позволю, чтобы моего знакомого похоронили как последнего нищего.

Мерседес, не слушая уже её, рассматривала альбом с фотографиями.

– Где же это фото? Вот оно. Смотри, какой отец, симпатичный на нём. И какой нарядный.

– О, это он умел. Перед каждой встречей с поставщиками он распушивал усы, мазал волосы бриолином, пробор как ниточка, он похож на артиста. Ты пошла в него.

– Посмотри, какой смешной я была в шесть лет. Толстая, пучеглазая…

– Ты боялась фотографироваться. Еле тебя уломали. В этот день тебе исполнилось шесть лет.

– Я этот день тоже помню. Я потерялась на пикнике в да Боа Виста… Ой, мама, какая здесь у тебя ужасная причёска и ресницы накладные…

– Они были ужасно тяжёлыми. Я еле поднимала веки, но это было модно. – Сморкается, стараясь скрыть слёзы. – Это нас снимали в годовщину свадьбы.

Они сидели рядом как две подружки.

– А здесь ты очень красивая. От тебя глаз не отвести.

– Я была очень похожа на Одри Хепбёрн, разве сейчас в это можно поверить? Отцу нравилось, что я похожа на Одри, и он специально несколько раз ходил вместе со мной смотреть «Римские каникулы». Ты видела…

– А где сейчас наш отец?

Женуина долго молчала, сморкалась, мяла платок. Наконец ответила:

– Не знаю… Не знаю. Иногда, когда я молюсь перед сном, мне вдруг становится страшно: я ничего не знаю о нём.

– Он мог хотя бы прислать открытку. Сообщить, что жив, хотя бы открытку, правда?

Лицо Женуины вдруг изменилось. Она словно помолодела на десять лет. Глаза стали глубокими, губы приоткрылись. Она прислушивалась к чему-то. Прислушивалась к себе.

– Ты знаешь, доченька, я верю, что он войдёт в эту дверь и опять назовёт меня мамочкой… Иногда он так ко мне обращался. «Мамочка, ты опять плохо выгладила воротничок!» – изобразила она нежный мужской голос. – Потом он брал тебя на руки, поднимал над головой, вот так, и называл испанской куколкой. Нам осталось недолго ждать, я чувствую. Давай потанцуем. |

Мерседес быстро поставила кассету, и под страстные звуки самбы мать и дочь поплыли по комнате, обнявшись.

– Нет, смотри, бедро должно идти вот так, – показала Женуина, – а рука не должна касаться бедра. Это старая испанская традиция. Она сохранилась только здесь, в Бразилии, только бразильские женщины умеют по-настоящему танцевать самбу…

Мерседес с восторгом смотрела на мать.

В гимнастическом клубе возле стойки бара Вагнер обольщал Изабелу. За ним тайком насмешливо наблюдала стройная барменша.