Полный сантехник

День ехали. Байки и гогот. К ночи добрались до хутора. Долго пили, потом шли спать на сеновал. Детей двое – я и не помню уже, кто. Забрались на вершину, смотрели спутники. Раз в десять минут из-за стола прибывали ослабшие. Все нанизывались задами на хозяйские вилы, спрятанные в сено для юмора, ойкали и головой вперёд втыкались в пыльные травы. К четырём утра стог был нафарширован мужиками под завязку. Пятки торчали во все стороны, как орудия броненосца. Сеновал Потёмкин-Таврический.

Последним пришёл Иваныч. Самый голосистый и бездонный. Он тоже ойкнул, почесал уколотое полушарие и почему-то пошёл спать в собачью конуру. Схватил мухтара за уши, выволок из будки и занял нагретое место.

Утром все мужики злющие, будто не мухтара, а их с тёплого повыгоняли. Рожи синие, губы как сосиски. Один Иваныч, счастливый, спит в центре двора пузом к солнцу. Он встал в пять утра и, шутки ради, выпил три бутылки, оставленные компанией на опохмел. Остряк. Бэнни Хилл.

Никто не смеётся. Даже не улыбается сардонически.

Взяли проглота за конечности, раскачали, вбросили в кузов, поехали дальше. В тишине. В страшном молчании. Иваныч издевательски храпит весь остаток пути. Нагло. Точно в уши и звенящие мозги.

Потом была собственно, охота. Пальба, спаниэли таскают селезней, в каждом кусту свой Мюнхгаузен. Иваныч тоже шёл охотиться, но теперь спит в луже. Потом рассказывал, что просто устал и подумал: «на фиг!», и лёг, и уснул. А вечером встал и полез по камышам уток собирать. Больше всех набрал. Ни разу не пальнул в тот день.

Зато на следующий – повесил на сук жестянку из-под сардин в томате, отсчитал полста шагов и по-лермонтовски поднял ствол. Проверял себя на меткость.

Естесственно, засадил кому-то в Ж. Всего одна дробина, но извинялись всей компанией, поили вражеских охотников.

И всю дорогу – Иваныч… Иваныч… Иваныч…

Как А. Калягин в «Зд., я ваша тётя». Пока в кадре – всё переливается и блестит. Выходит за рамку – будто потеряно что-то…

Я вовсе не стремлюсь к алкоголическим подвигам. Меня восхитила тогда Иванычева отдельность от всех. Бесконечная свобода, которая не через убегание от общества рождалась, а прямо тут, в присутствии. Не нравится – сами бегите. Беспредельный кураж.

Теперь скажите мне, что такое обаяние?

* * *

У доктора дочка, они приехали на день рожденья к одному мальчику. Подарили вот такенную машину. Мальчик покосился…

Спрашивает:

– Ты же врач?

– Врач…

– Никуда не уходи!..

Теперь доктор сидит, пришивает лапу медведю. Аккуратненько так, крепко-накрепко. Он хирург по образованию, а в клятве Гиппократа говорится про помощь всем печальным существам, не только людям.

Люська – циник по образованию – побежала в прихожую, схватила свою дублёнку и стала подсовывать вместе с оторванной пуговицей

– Вот овечка, зовут Людкой, – говорит…

А в клятве Гиппократа ничего не сказано о тех, кто при жизни нуждался в помощи, а теперь стал шубой или ботинком… И вообще, могла б сама пришить.

* * *

Люся меня обидела. Сказала, что я голодранец. За это я отказался есть её суп. Это была моя месть.

С очень прямой спиной я пошёл в кулинарию за едой. У меня под домом кулинария. Там продают кишечные инфекции. Постоянным клиентам в подарок язва всего пищеварительного тракта.

Вы не представляете, как приятно быть одиноким мужчиной в женской очереди. Особенно если берёшь сентиментальный кефир и полуготовые шницеля. Ах, как все сопереживают прямо вам в позвоночник!

Конечно не все так просто. Надо ещё уметь дрогнуть голосом, произнося:

– Три голубца, пожалуйста.

И улыбнуться миру устало и снисходительно.

Разрушительная мощь этого приёма огромна. В нём больше чувств, чем во всех романах Шарлотты Бронте вместе взятых.

Чуткая очередь вздыхает выразительно. Будь эта очередь женской сборной по пляжному волейболу, я б на ней женился. Настолько мы друг другу симпатичны. Но пляжных волейболисток ещё с детства раскупают и сторожат потом с доберманами. В очереди клубятся одни метательницы молота и ядер, недефицитные с детства. Я стесняюсь таким женщинам предлагать серьёзные чувства.

Обычно продавщица радеет обо мне, намекает недвусмсленно:

– Не берите блинчики, мужчина, возьмите строганов, он свежее.

Бровями взмахнёт, как птеродактиль, и ударение сделает:

– Свежее он!

И сразу понятно: блинчики сулят тяжёлое отравление – сыпь, удушье, долгую агонию. А от строганова выйдет лишь весёлая беготня по коридору, к сортиру и назад.

Так всегда было. А тут продавщица ничего не сказала. Только посмотрела в глаза долго, как бы прощаясь. И промолчала.

И конечно, это оказались быстродействующие голубцы улучшенной ядовитости.

Очень, очень неудачно обиделся я в этот раз.

* * *

Когда Машке было четыре года, а Ляльке один, я вдруг упал на колени и стал молиться. Дрогой Бог, обратился я в сторону спутниковой антенны, спасибо тебе за всё. У меня всё есть, но очень хочется спать.