Полонянин

Для начала запретил ему по нужде малой и великой порты с себя снимать. Чтоб тот опорожнялся прямо в одежу. А чтоб не сбежал Балдайка, воевода к нему тех провинившихся стражников в наказание приставил. Да велел толмача стеречь строго. Морщились ратники, а ничего поделать не могли. Лучше уж дерьмо печенежское нюхать, чем опять под гнев воеводин попасть.

Потом как-то признался каган Свенельду, что на охоте руки у него от страха затряслись, никак стрелу на тетиву наложить не мог, потому вместо телочки молодой им пришлось старого быка жевать.

– Это ты молодец, что страх не утаил. Иначе бы он с тобой на всю жизнь остался, – похвалил мальчишку воевода.

– А что, если и в печенегов выстрелить не смогу? – смущенно спросил каган.

– Сможешь, – ответил Свенельд. – Привыкнуть просто к этому надо.

Алдана мальчишке в наставники определил. И чтоб кагану легче привыкать было, велел он мальчишке в Балдайку из лука пострелять. Не все же тому жрать на дармовщину да гадить. Толмача стражники бегать заставляли, а Святослав его тупыми стрелами поражал. Сначала плохо у мальчишки получалось, потом и правда привыкать начал. И стоя в толмача стрелы слал, и с колена, и с коня. А Свенельд его нахваливал за каждый точный выстрел. И похвала на пользу шла. Все лучше и лучше у мальчишки выходило. Все точнее стрелы в цель живую летели. Стрелял каган, старался. Однажды даже в глаз печенегу попал.

Окривел Балдайка, а кагану это в радость.

– Куря! Куря обдристаный! – кричит.

И потешаются ратники над печенегом. Смеются, улюлюкают, кагана подзадоривают.

– А ну, Святослав, врежь-ка Куре покрепче! – подначивает мальчишку Свенельд.

– Руку тверже держи, – Алдан кагана наставляет. – Локоть не задирай! Вот молодец.

Святослав и рад стараться, после каждого точного выстрела свое любимое кричит:

– Я их всех победю! – и второй глаз печенегу выбить норовит.

А Балдайка знай уворачивается. Окривел он на один глаз, а слепым ему становиться совсем не хочется. Вот и бегает он каждый день, весь грязный, вонючий, но живой пока. Кагану Киевскому руку набивает. Чтоб тот в человека стрелять приучался.

И запомнился Святославу этот запах его первой войны. Запах крови. Запах страха. Запах дерьма человеческого. Долго ему потом снилось, как выцеливает он Балдайку, а тот от него хоронится. И никак Святослав его выцелитъ не может. И от этого страшно ему делалось и обидно.

Уже когда подрос каган, в силу входить начал, тогда только перестал от этой вони по ночам просыпаться. Другие запахи ту, первую, войну перебили.

И вот седмица осталась позади. Теперь спешило войско к тому месту, где, по словам Балдайки, должен был переправиться Куря. Сам толмач тоже при войске был. В самом хвосте он плелся. Ближе чем на полет стрелы его ратники к себе не подпускали. Совсем он провонял. И стражники его не лучше были. Товарищи их засранцами прозвали. Те сначала против такого прозвища возражали, а потом привыкли. Только вполголоса воеводу своего поругивали за наказание такое.

Едет каган на коне по талому снегу. На кружева ледяные любуется, думы мальчишеские думает.

– Ничего, – говорит себе негромко. – Я еще удаль свою покажу! Все поймут, что на Руси совсем не плакса каган.

Бодрит себя, а у самого нет-нет да мелькнет: «Как же там мама?»

И горестно ему отчего-то. Может, оттого, что на самом-то деле мальчишка по матери тоскует. По забавам своим детским соскучился. И кажется не такой уж интересной эта самая война.

И не заметил он, как степь подлеском прибрежным обернулась. Сначала поросль невысокая пошла, потом кусты, а потом и вовсе роща голая ветвями над головой затрещала. Значит, близок Днепр. Значит, до переправы недалеко.

На опушке войско остановилось.

И Облак под каганом встал. Морду нагнул, снег понюхал, вздохнул разочарованно. Далеко еще до первой травки весенней.

– Святослав! – окликнул кагана воевода. Оглянулся каган – Свенельд к нему скачет.

А за ним Кветан. Лошаденка под конюхом справная, только крутобока больно. Раскорячило на ней конюшего, словно он на бочке сидит. Однако же по виду сноровисто держится. Будто не кобылка-пердяйка под ним, а жеребец боевой. И смешным выглядеть ему гордость не позволяет. А от этого еще смешней выглядит.

Рассмеялся мальчишка, на конюха глядя. Да воевода его от смехуна быстро вылечил.

Остановил Свенельд возле кагана своего жеребца. Сказал быстро:

– Ждал войны, Святослав? Вот теперь война и начнется. За этой рощицей берег днепровский. На переправу мы вышли. Лазутчики весть принесли: на том берегу Куря с войском. Ночью переправляться хотят. В ночь морозец поболе вдарит, лед покрепче на реке станет. Вот тогда и попрут. Слазь с коня, пойдем на супротивника посмотрим.

Огоньком ярким вспыхнули глаза у мальчишки. Все дурные мысли враз прочь улетели. Бросил он повод на руки конюшему, на землю соскочил. Корзно оправил да за рукоять короткого меча крепко схватился. Свенельд спешился. Коня Кветану передал.

– Ты сильно-то не ершись, – взглянул он на Святослава. – Нам нужно просто сходить к берегу и так же просто вернуться. Так что меч тебе навряд ли понадобится.