Так он ему доверительно сообщил: «Можно просто пройти мимо того, что нам неудобно. А каково тем, кто тащится за ним, уверенный, что у них есть возможность стать вровень со всеми?»
А Подруга Жены продолжала:
– Если честно, то я никак не пойму, откуда у меня привязанность к жестоким страданиям?
Она сделала паузу и уточнила:
– Неприлично жестоким.
Потом добавила:
– Есть у меня, конечно, и другие дурные наклонности. И патриотически было бы о них промолчать. Но меня тянет на исповедь. Причем не важно, перед кем.
И вдруг она сказала:
– А помнишь ту знахарку, про которую ты мне когда-то говорил?
Максим кивнул.
– Может, мы к ней съездим? Порчу какую-нибудь с меня снимет?
И Максим заторопился по известному ему уже адресу.
Старуха встретила их как-то настороженно, что ли.
Тут же руки заняла трехцветным котом, а окинув взглядом Подругу Жены, спросила:
– Что это ты сама пришла и беса с собой привела?
Так она констатировала то, что Подруга Жены заявилась к ней в штанах.
И уже в следующий момент бабка сказала:
– Изгони из себя гордыню, изведи словоблудие и тогда приходи. А то ты душой, колючей ежа.
Уже в пути домой Подруга Жены задумчиво произнесла:
– Самопонимание – это творческий отчет о смерти.
10
На этот раз они поехали не лесом, как всегда, а полем.
Подруга Жены была задумчиво мила, как тень – ожидалыцица сна.
– Я знаю, – сказала она, – что заряжает мужчину нездоровым цинизмом.
Он подкивнул, как бы сказав, что тоже это хотел знать.
И Подруга Жены ответила:
– Темные стороны жизни.
– Какие например?
– Измена, – ответила она.
И, чуть погодя, продолжила:
– Ведь мужчина-супруг изменяет не затем, чтобы укротить свою страсть.
– А зачем же?
– Чтобы унизить жену.
Они помолчали.
Он не знал, что на это сказать.
А она, как бы погрузившись в забвенье, кажется, перезабыла все слова.
– Как хочется порой, – вновь начала она, – пройдя через мудрость и сострадание, перейти в иной мир. Где святость одного места постоянна. И отсутствует цивилизация, породившая мифы.
Ему было жутко от ее умности.
С Верой все было проще.
Она, кажется, никогда не стояла в очереди, чтобы приобрести билет в страну приключений.
Если случалась радость, так только та, которую она ждала.
Коли приходила забота, то она – даже взором – не позволяла отвлекаться от главного.
И хоть святость не увеличивалась, от этого мир смертных и мир божеств ей был одинаково безразличен.
О себе Максим не думал.
И больше оттого что еще не осознал преимущества быть выделенным из ряда других.
Как-то он вез одного армянина, который из самого Еревана приехал сюда, чтобы отразить торговые связи.
Так вот он сказал:
– Тем удивительна Россия, что она на голом асфальте может сотворить труднодоступные места. И мир религии у вас совсем захирел. И еще: в вашей стране больше чем нужно доступных женщин. И все поголовно – жаждут райской жизни.
Максим молчал.
– И у вас совершенно отсутствуют, – продолжил армянин, – преданные советники. Как только к их мнению начинают прислушиваться, они тут же превращаются в оборотней. Вот почему наладить с вами торговые дела почти невозможно.
Он сделал паузу, потом продолжил:
– У нас есть странный на первый взгляд обычай – укрощать воду. И это теперь повсеместное занятие. А все потому, что когда Бог создал человека, то сказал ему: «Посвящай небу свои творения». И тот стал искать для себя простую и строгую религию долготерпения. Потому некий храм Анкор строился целых тридцать лет.
Максим вздрогнул от ощущения, что совсем забыл, что рядом сидит Подруга Жены.
Нынче почему-то вялая.
Почти безжизненная.
И она вдруг заговорила:
– Ты знаешь, что существуют небесные нимфы для ублажения богов? Такими славится древняя Камбожда.
Он просмотрел валяющуюся на дороге полупокрышку, и у него из рук едва не вырвало руль.
– Останови! – полуприказала она.
– Я хочу тебе рассказать не о нимфах и даже не о нимфетке, которую придумал Набоков.
Он отчужденно молчал, поскольку для него интеллектуальная система еще не стала нервной.
Видимо, производя его на свет, жизнь рассудила иначе, чем Бог, и не дала очевидных перемен, что трогают душу.
– Так бывает, – вновь заговорила Подруга Жены, – привлеченные богатством, то есть всяческой немереностью, некоторые наши девки опустились до потрясающего идиотизма.
– Какого же? – простовато вопросил он, почему-то включив мотор. Словно за следующей ее фразой предстоит марафонная гонка.
– Они вместо того чтобы искать совершенство в себе, поверив истерическим публикациям в газетах, сделали мистический вывод.
И хоть он не спросил «какой», постаралась поскорее все это расшифровать.
– И вот, – продолжила она, – выбрав самое предпочтительное время года, они…
И в тот же миг она дернулась и заорала:
– Да выключи ты зажигание, черт возьми!
Он повернул ключ.
Мотор углох.
– Разговора от третьего лица больше не будет. Все, что я расскажу, произошло со мной лично.
Она чуть подзапнулась, словно собиралась взять свои слова обратно, потом повела:
– Меня всегда угнетала сама мысль о всетерпимости. Да и о религиозном компромиссе тоже. Хотя суть основных религий как раз и зиждется чуть ли не на остатности веры.