Половцы

И у половцев, и на Руси было много людей, хорошо знавших язык другого народа. Матери и няньки русских княжат и боярских детей нередко были половчанками: они пели детям половецкие песни, говорили с ними на родном языке. Ребята вырастали двуязычными. То же было и с простыми людьми во всех пограничных со степью княжествах. В половецких кочевьях жили тысячи русичей: жены, служанки, рабы, пленные воины. Наконец, к середине XII в. появилось много поселков русских «бродников», безусловно, также бывших двуязычными.

На пограничье, возможно, среди черных клобуков, были, несмотря на распространенность знания половецкого языка на Руси, специальные переводчики. О них упоминает автор «Слова», называя «погаными тлъковинами» (язычниками-переводчиками). О толковинах, живших на Днестре вместе с уличами и тиверцами, знал и писал русский летописец, сказав об этом мимоходом, как о хорошо известном факте.

Общение с развитыми феодальными государствами, окружавшими Половецкую степь (и восточную ее часть – Дешт-и-Кипчак) со всех сторон, способствовало быстрому переходу половцев к классовому обществу. Во второй половине XII в. в степях кочевали уже не аморфные родо-племенные объединения, готовые к любой военной авантюре, а возглавляемые феодальными владетелями орды, объединявшие крепкие ячейки – аилы (коши). Все они были живо заинтересованы в разносторонних отношениях и связях с соседями и более всего – с Русью. Начинался новый этап истории половцев в восточноевропейских степях.

Глава 8. Новые объединения. Хан Кончак

История половцев во второй половине XII в. характеризуется, во-первых, дальнейшим ростом самых разносторонних связей с южными русскими княжествами, во-вторых, заметными изменениями, происшедшими в их внутренней политике, а именно – образованием в степях нескольких крепких объединений орд, и, в-третьих, отделением восточных половцев (шары-кипчаков) от западных команов, связавших свои политические интересы с западными государствами (Венгрией, Болгарией).

Рассмотрим последовательно судьбы всех оформившихся еще в предшествующий период образований. Мы видели, что установить местопребывание степных группировок, как правило, бывает очень трудно. Одним из способов, которым мы воспользовались, было фиксирование тех конечных пунктов на русской границе, на которые обрушивались половецкие удары, а также имен русских князей, с которыми так или иначе сталкивались кочевники. Например, если нападения совершались на Черниговское княжество, естественно было предполагать, что направлены они были от ближайших к его границам донских половцев. Если же от половцев страдали Переяславль, Посулье, города Поросья или Киев, а защищали их киевские, переяславские или поросские князья с черными клобуками, то можно говорить с большей или меньшей уверенностью, что там действовали орды приднепровских или даже буго-днестровских половцев.

В записи 1172 г. летописец говорит о делении половцев, во всяком случае, на две крупные группировки. Он сообщает, что в первый год княжения в Киеве Глеба «приде множьство половець, разделившихся надвое, одни поидоша к Переяславлю и сташа у Песочна, а друзии поидоша по оной стороне Днепра Кыеву и сташа у Корсуня (Днепровского.- С.П.)» (ПСРЛ, II, с. 555). Половцы пришли просить мира, и Глеб поспешил им навстречу. Но сначала он направился к половцам, ставшим под Переяславлем, поскольку переяславскому князю Владимиру Глебовичу было всего 12 лет и он, конечно, нуждался в помощи во время переговоров. При этом Глеб не забыл послать половцам, стоявшим у Корсуня, весть: «…умиряся с тыми половци и приду к вам на мир». Однако «корсунские» половцы, узнав, что Глеб поехал в Переяславль, отказались от похвального намерения заключить мир и ринулись к Киеву за полоном: «…взяша села без учета, с людми и с мужи и с женами, и коне и скоти и овьце погнаша в половьце». Однако увести в степь этот богатый полон они не успели, так как были настигнуты братом Глеба – Михалко – с сотней переяславцев и 1500 берендеями и «усретоша половце идуще с полоном и бившася и одолети их, самих избиша, а полон свой отъимаша». Интересно сообщение об этой битве потому, что летописец, подводя итоги, писал далее: «…бысть сеча зла… Якоже преже в луце моря бьяхуся с ними крепко» (ПСРЛ, II, с. 556-559). Почему неожиданно вспоминает он Лукоморье? Видимо, потому, что в 1172 г. под Киевом действовали те же лукоморские половцы. Как и в 1103 г., они были побеждены, частично перебиты, частью взяты в плен. Только «князь их Тоглий утече».