Полшага до неба

— Простудишься. Давай на сушу, ну!

— Мне тепло. У меня температурная чувствительность изменена.

Невозмутима — до безобразия. Маард осторожно опустил дракона на воду рядом с девушкой. Ящер протестующе взревел, рванулся в небо, едва коснувшись брюхом холодной поверхности озера. «Тихо-тихо, — придержал его Маард. — Вычерпываем упрямицу — и улетаем. Потерпи, дружище». Расправил крылья, чтобы удержаться на плаву, подгреб к Тильде.

— Мадемуазель, прошу на борт!

А ее трясло. Да так, что по воде шла мелкая, едва заметная рябь. Губы синие, глаза какие-то больные, того и гляди случится что.

— Тиль! — рявкнул он.

— Я доплыву. Зачем ты…

Бережно подвел под нее крыло, подставил морду, давая опору. Девушка залезла дракону на спину, уселась, дрожа. Посидела с минуту, потом резко рванулась в сторону — в воду. Маард еле успел перегруппировать дракона так, чтобы девчонка лишь качнулась и свалилась на свое место.

И тут его словно прорвало:

— Что за дурь на тебя нашла? Слушай сюда. Слушай! Не смей этого при мне делать! И вообще не смей! Я тебя все равно выволоку. Обдеру когтями, будет жутко больно, но утопиться не дам. Ясно? Это не шутки, а ты уже не маленькая девочка, чтобы так себя вести и трепать мне нервы!

Думал, заплачет, вопить будет. А она сидела, дрожа от холода, и смотрела на него в упор. Под этим взглядом самому хотелось нырнуть. Синие губы, холодные капли на мокрых волосах, бледная кожа, широкие зрачки. Как удар тока, видение: ее же лицо с открытыми глазами — под водой. Словно кукла, которую уронили с моста.

Не услышал — по губам прочел:

— Зачем?..

— Потому что все будет хорошо. Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Меня не ждут, Маард. Бежать некуда, домой не вернуться. Мать думает, что я убита. Я звонила ей с заправки, а она сказала, что это не я.

— Звонок наверняка отследили, ты об этом не подумала?

— В тот момент мне просто хотелось услышать маму, — ответила она еле слышно. — Какой бы она не была. Все равно я никому больше не нужна. Разве что кроме тех, кто спихнул на меня убийство отца.

Злость как рукой смахнуло. Хватит воспитательных бесед. Добьешь же, Маард.

Подышал на нее теплом, поплыл к берегу. Как же она в таком холоде вообще… как не свело судорогой на глубине. Глупая. Маленькая. Рыжая. Любимая.

— Что?..

В волосах — тусклые ломкие травинки, бурый листик запутался. Осторожно поддел листок клыком. Выдохнул еще одну порцию тепла на трясущиеся плечи. И лишь потом осмелился в глаза ей посмотреть.

— Ты мне нужна, Тиль. Я… прости, не знаю, как сказать. Ты нужна мне.

Девушка молча потупилась. Неловким жестом прикрыла грудь рукой.

Почувствовав дно под лапами, ящер рыкнул и в два прыжка выметнулся на берег. Все. Капли озерной воды оползали со шкуры дракона и падали в прибрежную осоку. Еще шаг. Еще. Идти было тяжело, будто озеро тянуло обратно, раздосадованное тем, что он не отдал ему Тильду.

Добрел до валунов, остановился рядом с разбросанной в беспорядке девчонкиной одеждой. Улегся, чтобы Тиль легче было слезать.

— Одевайся, — бросил глухо. — Простынешь.

Ветер принес горсть листьев — береза ли, ива… Маард прикрыл глаза. Не видеть. И сор этот мелкий — как насмешка, пощечина. Вспомни, кто ты такой, Маард. Осмелел? Напомнить? Нет тебя. Знай свое место.

Запах озерной воды усилился, к нему добавился слабый аромат цитрусов и чего-то еле-еле уловимого, нежного. От этого запаха хотелось пятиться. Избавляться, как от навязчивой идеи, мании. Что-то коснулось драконьего носа, и ящер рефлекторно мотнул башкой. Тут же его морду обхватили холодные влажные ладони.

— Тише-тише… Листик на носу. Просто листик. Желтый. Я сниму.

Не открывая глаз, мягко потянул ящера в сторону.

— Дурища ты, — сказал хрипло. — Как есть маленькая ду…

Поцелуй — долгий, лишающий воли, плавящий что-то такое, что казалось прежде монолитным и вечным, как арктические льды. Губы обветренные, дрожащие… Греть. Опрокинуть ее на подвернутое крыло, дышать запахом мокрых волос, скользить мягким носом по шее, утыкаться в упругую белую грудь. Смотреть, как возвращается на бледные щеки румянец, слушать сбивчивое дыхание. Ощущать при каждом прикосновении к ней то, что он не испытывал уже давным-давно и, казалось, забыл безвозвратно: желание обладать этой хрупкой рыжеволосой женщиной.

Она мурлыкала гортанно, как кошка. Жалась к нему, приникая поцелуями к мягким подкрыльям, пластинам на серебристой груди, широкому носу. Замирала, закрыв глаза, и тихо постанывала, позволяя ему изучать влажным языком ее тело. Где-то на краю сознания билась мысль: держи ящера, Маард, не навреди ей… но до дракона ли сейчас, когда ты сам — шальной, неудержимый зверь, когда молчит твой разум и сердце заходится в безумном ритме, когда весь ты — лишь прикосновения кончиков ее пальцев, жар ее солоноватых губ, бархат податливого нежного живота.

В какой-то момент она отстранилась, выползла из-под крыла и села перед драконом на колени. Раскраснелась, тяжело дыша, глаза восторженные. Что-то изменилось в ней. Словно исчезло то, что мучило — и ничто более не мешает родиться чуду. Настоящему чуду.

— Маард…