Польская линия

— Мы думали, что товарищ Дзержинский сообщит вам о своем приезде, — торопливо сказал Артузов, подмигнув мне — мол, если Председатель ВЧК решил пока не сообщать руководству Западного фронта, что у нас есть доказательства измены Фуркевича, то и нам лучше помолчать. Посмотрим, что они станут петь. Одно дело знать об аресте смоленского губвоенкома, совсем другоесвязать это с предательством начальника отдела штаба.

— Мы слышали, что у Фуркевича был адъютант. Нам необходимо с ним поговорить, — сказал я.

— Адъютант? — удивился Смилга. — Начальникам отделов не положены адъютанты. У Фуркевича служит… служил, то есть, помощник, по фамилииРеутов. Имя и отчество не упомню. Он должен быть в штабе.

— Значит, нужно его доставить к нам, на бронепоезд, — приказал Артур.

Мы с ним уже решили, что нашей «опорной точкой» станет нашбронепоезд. И месторасположение удачное, стены бронированные, и охрана.

— Распоряжусь, — кивнул Медведь.

— Владимир Иванович, я пока пообщаюсь с сотрудниками особого отдела, почитаю протоколы допросов. А вы чем планируете заняться? — поинтересовался Артур, хотя он мог бы мне и приказать.

— Если не возражаете, я отправлюсь в морг осмотреть тело, потом наметим дальнейшие действия.

Дождавшись кивка Артузова, посмотрел на Смилгу с Медведем и спросил:

— Товарищи, сможете обеспечить меня проводником и транспортом? Можно дать и телегу, но лучше автомобиль.

— Возьмите мой, — великодушно разрешил Смилга. — На привокзальной площади стоит «Остин». Шофера зовут Арнис. Город он уже успел изучить, привезет вас на место.

— А он меня послушает? — усмехнулся я.

Знаю я этих латышей — без команды непосредственного начальника с места не сдвинутся. Но получив приказ, выполнят от и до. Правильные ребята, между прочем.

— Пожалуй, что нет, — согласился Смилга. — Придется мне лично отдать приказ. Хотя, я напишу записку.

Как и везде, городской морг располагался на окраине, рядом с больницей. И здание довольно типичное — маленькое, ютящееся на задворках.

Голое тело Фуркевича лежало на металлическом столе, даже не прикрытое простыней. О внешности покойного сказать ничего не могу — самая обычная, а вот округлых ран, с запекшейся кровью, я поначалу насчитал четыре. Нет, сбоку еще одна. Странно.

Патологоанатом — старичок в толстых очках, с ярко выраженной семитской наружностью, с сомнением осмотрел мой мандат.

— Мне сказали, что гражданин командир, доставленный сюда, слишком важная персона, чтобы его резать, — сообщил патологоанатом.

— Доктор, а попроще? — попросил я.

— Можете называть меня Абрамом Шмулевичем, — разрешил врач, потом поправил очки: — Если проще, то мне не приказывали производить вскрытие. Да и к чему оно? Понятно, что красный командир умер не от цирроза печени, и не от инфаркта. Мне приказали привести убитого в приличный вид, замаскировать его раны. Можно подумать, что я бальзамировщик, или театральный гример. Да и руки у меня до вскрытия не дошли.

— Мне не нужно вскрытие, — сказал я. — Достаточно, если вы мне скажете о количестве ранений, характере повреждений. Идеально, если достанете пули. Вы ведь сумеете это сделать, не повредив тело?

— Господин уполномоченный вэчэка, — нервно снял и принялся протирать очки белоснежным платком патологоанатом. — Вы сомневаетесь в моей квалификации? Я занимаюсь своим делом пятьдесят лет.

— Абрам Шмулевич, как можно? — вскинул я руки. — Я просто сомневаюсь — а возможно ли это вообще?

— С такой ерундой справится даже практикант, — хмыкнул доктор, а потом, ухватив какой-то длинный блестящий предмет — кажется, его именуют зондом? принялся выковыривать пули.

Вся операция заняла у патологоанатома минут десять, может и меньше.

— Вот, извольте, — протянул мне Абрам Шмулевич кювету, в которой лежало пять кусочков свинца — четыре почти одинаковых, а один побольше.

Доктор потрогал деформированные пули зондом, сбил в кучку четыре из них, и пояснил:

— Вот эти извлечены из органов, ранения которых, на первый взгляд, не представляло непосредственной опасности для жизни. Если только внутреннее кровотечение, какие-то аномалии — все бывает, нужно делать вскрытие, чтобы ответить точно. А вот эта, — Абрам Шмулевич пошевелил кусочек, явно от пули калибра семь шестьдесят два. — Вот эта извлечена из сердца. Данное ранение, как известно, смертельно.

— Спасибо, Абрам Шмулевич, вы настоящий мэтр своего дела, — похвалил я старенького патологоанатома.

Кажется, нехитрая похвала пришлась по душе старику. Иначе, с чего бы он принялся суетиться, заворачивать каждую пулю в отдельную бумажку? А у меня возникли очередные вопросы, на которые можно получить ответ лишь у товарища Тухачевского.

Глава 18. Вожди мирового пролетариата ​