Польская супруга Наполеона

Следует отметить, что если императрица Екатерина обошлась с побежденными поляками резко, то Павел I изменил отношение к ним: он освободил руководителей восставших Тадеуша Костюшко, Юлиана Немцевича, Капостаса и других, вернул на родину тысячи сосланных, доверил пост посла на Сардинии молодому Адаму Чарторыйскому. Последний в своих «Записках» писал о русских, что они сначала представлялись «существами чудовищными, зловредными и кровожадными, с которыми нельзя было иметь дела без отвращения», однако потом «пришлось признать, что они нисколько не хуже других, что и среди них есть люди учтивые, приветливые и что иной раз нельзя не платить им дружбой и благодарностью».

Император Александр I стал продолжателем дела Павла I. Он вернул из Сибири сосланных, пригласил поляков в русский Сенат, назначил из их среды губернаторов в те губернии, которые входили раньше в состав республики, назначил своего друга Адама Чарторыйского помощником государственного канцлера Воронцова, а когда тот заболел и удалился в деревню, – управляющим Министерства иностранных дел.

06 истории Польши можно было бы рассказывать еще очень долго, но не это является главной целью данного повествования. Главное для нас заключается в том, что семья Лончиньских всегда относилась к числу наиболее патриотически настроенных кругов польского общества, и уже в самом юном возрасте Мария имела возможность слышать разговоры о тяжелой судьбе отчизны и необходимости бороться за ее независимость. Ее старший брат Бенедикт Юзеф сражался под знаменами Тадеуша Костюшко, а потом, когда Польша пала, отправился искать счастья в далекой Франции и там поступил на службу в так называемые Польские легионы, создававшиеся в армии генерала Наполеона Бонапарта.

Люди часто становятся заложниками собственных представлений о том, что правильно, а что неправильно. При этом представления эти сплошь и рядом транслируются от собственной семьи, окружения, а то, на чем вырос, по большей части воспринимается как само собой разумеющееся и единственно возможное. Естественно, семейные настроения не могли не оказать влияния на формирование юной Марии. В результате получилось так, что по определению историка Фредерика Массона «ее сердце знало лишь две страсти: религию и родину. Любовь, которую питала она к Богу, уступала по силе лишь любви к отчизне. Это были единственные побудительные начала в ее жизни».

Одним из ее преподавателей был господин Николя Шопен, будущий отец великого Фредерика Шопена. Так вот он даже записал как-то в дневнике:

«Откуда этот неумеренный энтузиазм? К чему проливать слезы над участью Польши, изучая Пунические войны?»

Мария была еще совсем маленькой девочкой, когда мать, занятая управлением небольшим имением, составлявшим все их состояние, отдала дочерей в Варшавский монастырский пансион. Там у девочек не было недостатка ни в книгах, ни в воспитателях, а их юные души формировались в самой строгой морали и религии. Кроме того, в монастыре они научились, пусть немного, французскому и немецкому языкам, музыке и танцам. При этом мать-настоятельница пансиона, где училась Мария, отпуская ее домой сказала, что ее «политические и патриотические интересы» (она именно так и выразилась) оказались сильнее религиозного призвания.

Итак, в пятнадцать с половиной лет Мария вернулась в родительский дом не слишком ученой, но целомудренной. Девушкой она была живой, в высшей степени прелестной, одаренной характером замкнутым, но романтичным. Отличительными ее чертами были удивительная нежность и столь же удивительная чувствительность, сочетавшиеся с простодушием и добросердечием.

* * *

Привлекательная внешность довольно рано обеспечила Марии восторженных поклонников. В частности, известный писатель Фредерик Скарбек, который мальчиком часто бывал с матерью у соседей в Кернози, говорит в своих воспоминаниях, что в его памяти навсегда остались «редкая красота» и «невыразимая прелесть очарования» 15-летней Марии Лончиньской.

Генерал Колен в одной из своих книг о Наполеоне называет Марию «очаровательной и воздушной блондинкой, которой все идет», а Франсуаза Трембицкая в «Мемуарах польки», изданных в Париже в 1841 году, пишет:

«Красота мадам Валевской была поразительной, и следующий факт может это подтвердить. Когда она осматривала памятники Лувра, один солдат, стоявший в карауле, попытался преградить ей выход. Удивленная, она посмотрела на него. “Мадам, – сказал галантный француз, – меня поставили здесь, чтобы я охранял Венеру Милосскую, а не для того, чтобы я позволил ей уйти”».