Польские повести

— Небось поджилки трясутся? — спросил Валицкий, но было ясно, что спрашивает он не из любопытства, а скорее из опасения, удастся ли Горчину эта столь важная для него миссия.

Поэтому Михал ответил искренне:

— Только с этой минуты, — и грустно улыбнулся.

По городу они ехали почти не разговаривая. Валицкий должен был сосредоточить все внимание на управлении машиной. Это давалось ему нелегко. Волнение Горчина передалось и ему. Движение в эту пору было большое. Он с нетерпением ожидал на трамвайных остановках, когда наконец двинутся красные вагончики трамваев, тогда и он срывался с места и так же резко тормозил у белых полос пешеходных дорожек.

— Вот эта улица, — сказал наконец Горчин, после того как они с четверть часа прокружили по узким, вымощенным булыжником уличкам предместья, которое уже перестало быть деревней, но еще не совсем срослось с городом. — Пятый дом справа.

За низкой изгородью из ровно остриженного кустарника виднелась небольшая вилла, красный кирпич которой красиво вписывался в зелень деревьев и кустов. Дом был еще не совсем достроен, на втором этаже оконные проемы были забиты почерневшими от дождя досками.

— Ну что ж, приехали. — Горчин протянул Валицкому руку. — Спасибо, редактор.

— Это вам спасибо, товарищ Горчин. — Валицкий задержал его руку.

— За что? — искренне удивился Горчин.

— Это трудно определить в двух словах… Ну, скажем, за то, что вы помогли мне что-то выправить в себе. Я, знаете ли, малость расшатался в последнее время.

Они серьезно взглянули друг другу в глаза.

— Кажется, я вас понял, — сказал наконец Горчин. — Думаю, мы еще встретимся с вами, жизнь нас сведет… А теперь пойду. Все равно ничего более умного я не придумаю.

— До свидания.

Они еще раз пожали друг другу руки, и Михал вылез из машины. Он остановился у железной калитки и нажал на ручку. Калитка отворилась. Однако он не вошел, а оглянулся назад: Валицкий не трогался с места. Михал подошел к нему.

— Поезжай, браток, сегодня ты мне больше ничем не сможешь помочь.

Валицкий увидел, как по лицу его пробежала судорога страха и уступила место выражению спокойной уверенности.

Он ответил Горчину молчаливым кивком. Слов он почти не слышал, но понял, что тот хотел сказать. Еще секунда — он поднял руку в прощальном приветствии, — и машина понеслась, оставляя за собой облако пыли.

Михал Горчин вернулся к калитке и вошел во двор. Некоторое время он смотрел на окна, заслоненные занавесками, а потом решительно направился к крыльцу.

Над домом висел золотой шар июльского солнца.

1965—1967