Польский детектив

Прот: Хуже некуда. Анджей этого типа терпеть не мог, он часто говорил мне о нем с величайшим презрением, хотя Нечулло делал все, что мог, чтобы заслужить его хорошее отношение, думаю, пани Кордес уговаривала его делать это. Между прочим, это он научил Анджея курить и пить. А живет ли он на Финляндской, мне трудно сказать. Во всяком случае он часто ночует там, а иногда просто сидит целыми днями, это я знаю точно. Мне об этом не раз рассказывал сын. В такие минуты он и сбегал из дому. Он не хотел видеть всего этого, не хотел слушать скандалов матери и, давайте говорить прямо, альфонса, находящегося у нее на содержании.

Судья: Случалось ли вам в разговорах с сыном критиковать поведение его матери?

Прот

: Естественно. Не мог же я позволить, чтобы он брал с нее пример, чтобы он считал ее образ жизни нормальным. В молодежи следует вырабатывать критические отношения к действительности.

Судья: Вы никогда не говорили сыну, что он плохо поступает, пропуская занятия в школе и проводя время в неподходящем обществе?

Прот: Современная молодежь реагирует на поучения старших одним словом: «Мура». Я не хотел отталкивать от себя сына лишним морализаторством. Кроме того, я уверен, что молодой парень должен перебеситься. Должен быть самостоятельным. Я сам в свое время не был примерным мальчиком, однако многого в жизни добился. Я могу смело сказать, что сумел сделать карьеру. А из примерных учеников редко вырастают великие люди.

Судья

: Но на этот раз самостоятельность завела вашего сына слишком далеко, не так ли?

Прот: Да, конечно. Но я не чувствую за собой никакой вины в том, что произошло. Если бы у него была другая мать, ничего этого не было бы.

На последней странице еще осталось много свободного места. Его заполнил Хмура, написав красным карандашом: «Обязательно допросить Анджея Прота. Согласно информации, полученной от начальника исправительной колонии, в день убийства Анджея в колонии не было. Он ловко организовал побег, но через два дня вернулся добровольно, утверждая, что сбежал потому, что ему необходимо было увидеться с матерью».

6

Я отложила эти документы в сторону. Передо мной возвышалась целая кипа бумаг, которые надо было прочитать. Нет, Хмура просто морочит мне голову. Перед тем как вручить эту папку, он, похоже, старательно перемешал ее содержимое. Быть не может, чтобы нормальное расследование начиналось пошлым лирическим описанием джежмольско-мексиканской гасьенды наших кинознаменитостей — или просто верно передающим пошлость описываемого. И сразу же после этого Хмура преподносит мне семейную мелодраму, любовный квадрат, в самом центре которого, на пересечении диагоналей, безнадежно запутался пятнадцатилетний мальчишка.

Нормальное расследование по всем правилам начинается с протокола, составленного милиционером ближайшего отделения, и начинается этот протокол так:

«Данный протокол составлен в том, что 5 сентября я был вызван в 21.00 по телефону в дом Джежмоли, улица Жаворонков, 5, владельцем вышеупомянутого дома гр. Славомиром Барсом по поводу убийства гр…»

Затем идет детальное описание того, что застал вызванный сотрудник, меры, им предпринятые для сохранения возможных следов преступления, а в конце примечание о передаче дел в вышестоящую инстанцию. А тут ничего подобного. Я ведь даже еще не знаю, кто же был убит…

Тут, видимо, капитан Себастьян Хмура решил, что хватит уже испытывать мое терпение. Дальше в папке лежит отпечатанный на машинке текст. На первой странице — название: «Трагедия в Джежмоли», а также примечание, написанное рукой Хмуры:

«По моей просьбе один из участников приема в Джежмоли, на котором и было совершено убийство, подробно описал события этого вечера. Павел Бодзячек по профессии писатель, я считаю, что его творческая интуиция и наблюдательность могут подсказать нам множество подробностей, которые затерялись бы в процессе официальных допросов. Гражданин Бодзячек признал, что, давая показания таким образом, он будет чувствовать себя гораздо свободнее, чем на неприятном для него допросе. Естественно, это литературное описание нельзя считать официальным документом. Оно не является материалом следствия и не включается в протоколы».

Я понимаю, что Хмуре пришлось этим объяснением заранее защищаться от упреков начальства и насмешек коллег. Вот-де он забавляется романтическими описаниями и душевными излияниями вместо того, чтобы вести дело согласно инструкциям. А может быть, он пытался таким образом рассеять и собственные сомнения? Могут ли вообще быть абсолютно достоверны показания человека, близкими и сложными отношениями связанного с участниками того трагического приема?