Польский пароль

Честно говоря, ему и самому надоели эти сверхсекретные челночные операции. Вечная нервная настороженность на земле и в воздухе, круглосуточное бдение, сон вполглаза, везде и всюду ежеминутное ожидание опасности. Штандартенфюрер, как это ни странно, особенно опасался своего угрюмого подчиненного, слыша за спиной его постоянное медвежье сопение, сводя лопатки, ждал: вот-вот щелкнет предохранитель мучмановского шмайсера.

Ларенц хорошо представлял себе участь «носителя тайны» и понимал, что вместе с новыми номерами ящиков, которые появляются в блокноте, стремительно падают шансы на его собственное выживание. Но он отнюдь не жалел о происходящем: риск всегда был его родной стихией. Кроме того, для себя лично он не собирался проигрывать эту войну. И был уверен: он ее выиграет!

Самое неприятное из этапов уже проведенных операций были вылеты с аэродрома Темпельхоф, на летном поле которого и в здании управления в эти дни творилась настоящая вакханалия. Военные и штатские, партийные лейтеры и убеленные сединами генералы из различных министерств, центральных управлений, высших штабов — все эти господа, обремененные чемоданами, женами, любовницами, угрожая оружием и сквернословя, рвались из Берлина на юг, драпали, как крысы с тонущего корабля. У каждого транспортного «юнкерса» завязывались ожесточенные потасовки.

Да и в самом имперском бункере уже царил тлетворный дух истерии. Всякий раз, прилетая в Берлин и наведываясь с отчетом к Фегелейну, Ларенц замечал среди подземных обитателей разительные перемены.

В прошлый приезд, когда дьявольски уставший, до нитки промокший Ларенц ввалился в обычно малолюдное офицерское кафе (оно располагалось поблизости от апартаментов фюрера), недоуменно вытаращил глаза, буквально онемел на пороге: хлопали бутылки шампанского, звенели бокалы, подвыпившие генералы и офицеры дружно ревели: «Хох-хох!»

— Что случилось?! — спросил он обергруппенфюрера Фегелейна, шагнувшего от ближнего столика.

— Как? Ты ничего не знаешь?! — Фегелейн пьяно схватил его за лацкан мундира. — Ничего не слышал?

— Нет…

— О майн гот! Да ведь умер Рузвельт — президент США!

— И что же? — Ларенц непонимающе огляделся.

— Как что? Ты спятил, Макс, или в самом деле не понимаешь? Да ведь это наше спасение, это тот самый поворот в войне! Помнишь, я говорил тебе?

— Помню. Однако я…

— «Однако», «однако»… — передразнил Фегелейн, — Неужели до тебя не доходит, что это и есть чудо, которое предсказывал фюрер. «Виток истории», в точности повторяющий 1761 год, когда короля Фридриха Прусского, вот так же стоящего на пороге поражения, спасла внезапная смерть русской императрицы Елизаветы — австро-русский союз сразу распался. Мы спасены, Макс, ты понимаешь?

Ларенц недоуменно покусывал губу: или его разыгрывают эти пьяные господа, или он в самом деле чего-то не понимает очень важного?

— Перестань таращить глаза! — уже начал сердиться обергруппенфюрер. — Гороскоп! Здесь только что был рейхсминистр Геббельс, он объявил: предсказание гороскопа фюрера сбылось! Трудный апрель и затем — неожиданная победа. За нашу победу, Ларенц! Хайль^: фюрер!

— Хайль! — гаркнул Ларенц. — Но где же моя рюмка, обергруппенфюрер?

— Идем сюда!

Обычно сдержанный на спиртное, Ларенц пропьянствовал всю ночь в компании высокопоставленных штабистов. В конце концов, ему плевать было на столь странный повод для выпивки (в этой подземной норе можно не только перепутать президента с русской императрицей, но и вообразить себя собственной прабабушкой), а вот хорошую разрядку, встряску после многодневной нервотрепки сделать следовало. Тем более что над головой не трещало, не взрывалось, не ухало. И под ногами не горело.

А через сутки наступило подлинное отрезвление: русские прорвали фронт я ринулись танковыми армиями на Берлин.

В эти лихорадочные дни штандартенфюреру Ларенцу все-таки удалось с большими трудностями улететь в Альпы и с еще большими трудностями вернуться обратно: на подходе к Берлину «юнкерс» едва не был сбит своими же ночными истребителями.

Откровенно говоря, Ларенц очень жалел, что возвратился в Берлин на этот раз: город представлял собой огромный, лениво тлеющий ночной костер. Все пространство, видимое в иллюминатор самолета, полыхало зловещим багрянцем — сотни больших и мелких пожаров сливались в пульсирующее зарево. Ларенц впервые обнаружил, что пламя, оказывается, может быть бесконечно многоцветным: от малиновых и кроваво-красных очагов в жилых кварталах до бушующих черно-желтых разливов горящей нефти, Это был агонизирующий, медленно умирающий город-гигант…

А в бункере имперской канцелярии Ларенца опять встретила банкетная атмосфера: еще на входе, спускаясь по бетонным ступеням, он ощутил запахи праздничного стола и обильных разливов спиртного. «Черт подери! — мысленно выругался штандартенфюрер. — Эти «вершители судеб нации», кажется, превратились в подзаборных забулдыг! Опять придумали какое-нибудь торжество. А может быть, справляют уже панихиду?..»