Полтора метра счастья

- Ладно, - бросила Бомми и вернулась к художествам. Дэниэл попытался вернуться к речи, которую должен был двинуть завтра на суде, но, что бывало с ним крайне редко, не мог заставить себя настроиться на волну ораторского красноречия. В другой раз он бы позвонил Рин, сказал, что доехал. Потом позвонил бы в обед, молол всякую милую чушь, спрашивал, как там дома, чем она занимается, заказывал на ужин мясное рагу и отсутствие трусиков под халатиком. Сегодня всего этого не будет. Позвонит ли Рин сама? Блин, это он что, обиделся на неё что ли? Обиженный мужик – что за гадость? Снова в голове раздались первые ноты, как будто он потянулся попросить кофе у Пегаса. It’s sad, so sad…*

Стукнув ручкой по столу, Дэниэл вздохнул и закрыл веки. Предложить ему проститутку! Он не святой, конечно, но само отношение жены в этом случае его больно ранило. Он хотел, чтобы она любила его, как и он её, до сумасшествия и безумия, чтобы невозможно было представить, как вторая половина делит с кем-то другим постель, а Дэн не мог представить подобного. Если бы он узнал, что Херин ему изменила, он пристрелил бы того, с кем она это сделала, и упал бы перед ней бездыханным, потому что простить бы не смог, а поднять на неё саму руку – никогда. Скорее отрубил бы себе эту руку. И вот, ожидая, что она дорожит им точно так же, он услышал, как она предлагает ему, добровольно, перебиться с какой-нибудь другой! Нет, это нестерпимо, возмутительно, цинично!

Постаравшись успокоиться, Дэн отвлёкся на Бомми. Вот он, пример безмятежности на почве наивности и непознанности мира.

- Дочь, ты чего рисуешь?

- Тебя с мамой, - не вертя головой, с усердием выводила чёрным карандашом контуры Бомми.

- Нас с мамой? Ух, ты! – Мужчина поднялся и подошёл к дивану, нависнув сверху. Естественно, картина являла собой двух палочных человечков с головами-овалами, квадратным туловищем у отца и треугольной юбочкой у матери. – Вылитые! Отдадим тебя через пару лет в художку, да? Будешь вторым Пикассо. Только сифилис не цепляй.

- Фисилис? – оторвалась от занятия Бомми.

- Как ты умудряешься из всех моих слов выхватывать те, которые вообще не надо повторять? Что это – женская генетика? Придраться к тем словам, которые нужно было пропустить мимо ушей, - беззлобно проворчал Дэниэл, присев рядом. Девочка зачиркала чёрным по ногам рисованного папы, изображая брюки, потом взяла зелёный карандаш и заштриховала мамино платье. – А я чего? Сверху голый? – Гук показал на область квадратного туловища. – Папа же в рубашке ходит, да? Ну-ка, раскрась папу тоже. – Бомми задумчиво потерялась в карандашах, выпустив зелёный. Поводив по ним ладошкой, под которой они перекатывались, как ролики под конвейером, она схватилась за ярко жёлтый, и принялась заполнять пространство внутри контура. Дэн вздохнул. – Ну да, если бы я ходил в рубашке такого цвета, меня бы уже давно выгнали из адвокатуры, но ты не стесняйся, реализм нынче не в моде. – Бомми не слушала его, увлёкшись и, не оценив, чтобы овал на тонкой шее остался бесцветным, заштриховала жёлтым и его. – Эй, эй, это уже лицо! Теперь я всё равно голый получаюсь, рубашки же не натягивают на голову, правильно? – Дочка уставилась на него, не понимая, что не понравилось отцу. – Хорошо, почему тогда жёлтым, а не бежевым? Ты что, расистка, дочь моя? Или… - Дэн наиграно нахмурился. – Это жёлтый или золотой?

- Золотой! – весело откликнулась Бомми. Во-первых, это слово прозвучало последним, поэтому она его и повторила, а во-вторых, оно произносилось по-корейски легче, чем «жёлтый», что тоже сыграло роль в выборе.

- Палишь батю, да? – цокнул языком Дэниэл, качая головой. – Давай-ка его замаскируем, возьми какой-нибудь другой цвет, и сделаем мне рубашку… - Бомми схватила голубой. – Не-не-не, давай без этого, такого цвета твой папа никогда не будет, возьми… вон, лучше коричневый. Судя по тому, что нам не звонит мама, я то ещё говно. – Поняв, что ничего его не отвлечёт, пока он не помирится с супругой, Дэн поднялся и пошёл за телефоном. Да, он всегда делал первые шаги, но не на то ли он и мужчина? В отношениях не открывают счет «сегодня первый я, а завтра ты», в отношениях велит душа и сердце, которые беспокоятся за близкого и не собираются устраивать испытания и головную дополнительную боль. Херин осталась с Сандрой, их бедной младшей дочерью, с которой нельзя спускать глаз, а он будет кичиться своим характером? Почти взяв трубку, Дэниэл замер, увидев, что та затрезвонила сама. Херин! Она не выдержала, она любит его, и первая отринула гордость, стыд-то какой, она, а не он! Юрист повернул к себе экран и увидел, что звонит Химчан. Грустно, но, с другой стороны, есть возможность успеть сделать так, как и положено, по-мужски, решительно, не дожимая женскую нетерпеливость.

- Алло?