Полтора метра счастья

- Зря ты так считаешь! – опровергла я, скинув через голову футболку и включив воду в душе. Химчан был как будто бы сосредоточен на тексте, но глаза его жутко косили на мои сиськи и ниже. – Мне здорово, когда тебе здорово. Это же логично. Ты счастлив – я счастлива!

- Как я жил без тебя до этого? – сказал он и подошел ко мне, словно мы и не были вовсе голыми. Его тон был возвышенным и в меру сдержанным.

- Дрочил? – напомнила я, захихикав. Он заулыбался шире.

- Нет, я не об этом. – Погладив по щеке, Хим поцеловал меня, легко и чувственно. – До того, как узнал тебя, как встретил. Как я жил, не подозревая о твоём существовании? А если бы мы не столкнулись случайно? Брр… - Мы оба вздрогнули, как от мороза. Я скорее обвила его руками и прижалась к груди. – Меня, и в правду, не существовало до тех пор. Мир казался безнадежным, гадким, неисправимым, где единственной целью были смерть и убийство. Я всегда думал, что совершенно всё кончается смертью, к ней всё приходит, тем или иным образом. И ничего, кроме неё, в поздней или начальной стадии, нет. И вдруг появилась ты.

- И победила смерть! – выставила я руку, имитируя держание в ней воображаемого флага. – Да?

- Не совсем, - огорчил меня он, но сам не огорчился. – Конечно, всё по-прежнему тленно и бренно, но я знаю, ради чего вокруг столько дерьма. Чтобы на этом навозе вырастали прекрасные цветы.

- Но и цветы увядают…

- Как я и сказал: всё тленно и бренно, - повторил Хим. – Но подаренная ими красота вечна.

- Я не красавица, – честно признала я, зная за собой этот недостаток. Я милая и обаятельная, но с первого взгляда на меня не западешь. – Я благоухающий репейник. Цвету неброско, но если не заметить - прилипаю.

- Я помню. – О да, наше первое столкновение было эпичным. Я поистине приклеилась к Химу и не собиралась отваливаться. Да и до сих пор не отвалилась, и не собираюсь. Моё заявление о некрасивости он тоже хотел опровергнуть, но поскольку не был мастером комплиментов, то пошел сложным путем. – Что касается твоей красоты… если бы я сравнивал с кем-то, я бы что-то мог сказать. Но я не могу сравнить. Ты единственная. В своем роде и для меня тоже единственная. А единственная не может быть «самой», «лучше», «хуже» или «красивее», потому что она одна, и всё тут.

- Да-да, и учти, что после свадьбы я вообще буду законной единственной, ужасной женой, ревнивой, придирчивой, требовательной и навязчивой, – ущипнула я его за бок и он прошипел. – Не передумал?

- Я? – Химчан подтолкнул меня в душ. – Быстро мыться и собираться, нет времени на разглагольствования.

Я перешагнула бортик и, взявшись за занавеску, развернулась к Химу, сделав просящие глазки:

- А спинку мне потрешь? – Бросив на меня исподлобья взгляд неудовлетворенного маньяка, он поставил руки в бока. Я посмотрела на его стояк, подняла глаза к его лицу и похлопала ресницами. – Серьёзно, платье мне не нужно. Залезай, у нас полно времени!

- Шилла! – выдохнул он, покачав головой. Выставив вперед пальчик, я поманила им, кокетливо подмигивая.

- Иди сюда, брачующийся гринписовец, возьми свою самку! – засмеявшись, Химчан опустил лицо, спрятавшись за челкой и, отхохотав, выпрямился.

- Самочка, вроде речь только что шла лишь о спине и том, чтобы её потереть?

- Угу, - согласилась я, - Потрешь. О кафель. Пока мои ноги будут на твоих плечах.

Блеснув глазами, он сдался и, ударившись коленом о ванную, но не издав ни звука, забрался ко мне под горячие струи воды. Вот это другое дело! Такое утро я одобряю.

Первый день

Химчан выбрался раньше из ванны, оставив меня привести себя в порядок. А мне, собственно, уже с собой особенно ничего и не нужно было делать. Мы потерли друг другу всё, что можно было, несколько затянув банальную процедуру мытья и теперь, обернувшись в полотенце, я выключила воду, услышав в образовавшемся беззвучье музыку, доносящуюся из комнаты. Что это? Хим веселится? Вот дела! Протерев рукой запотевшее зеркало, я заулыбалась себе. Я была счастлива не тем, что сама была счастлива. Я была счастлива оттого, что стал счастливым Химчан. Именно это возносило меня на небеса: его радость, его смеющиеся глаза и подобревший голос.

Почистив зубы и посушив волосы полотенцем размера поменьше банного, в которое закрутилась, я открыла дверь и вышла. Сквозь широкие щелки повернутых жалюзи навстречу пробился солнечный щурящийся свет, ободрив стены и сделав всё вокруг теплее. Под тянущуюся игру саксофона, вальяжную, как чикагский мафиози, приятный мужской голос напевал из негромких колонок макбука: «Это новый рассвет, это новый день, это новая жизнь для меня, и я чувствую себя хорошо».

- Что это? – просияла я, находя текст очень уместным. Я знала, что и Хим никогда не упускает никаких деталей.

- Майкл Бубле. Тебе нравится?

- Я… никогда раньше не слушала такую музыку. – Это было совершенно не в моём духе, но я не спешила с заявлениями. Я понимала, что эти композиции требуют более тонкого понимания, более интеллигентного ума, нежели мой, и я хотела научиться у Хима понимать прекрасные для него вещи, видеть их его глазами. – Это типа джаз?