Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)

Сложный, тяжеловесный и едва ли оптимальный узел, с выделением предложенных Керком диагональных связей, понятно, не вызывал на заводе энтузиазма. М.И. Кази и на этот раз не был намерен покорно следовать директивам МТК. Приняв его предписания № 1400 от 4 сентября лишь “к сведению”, он журнал № 129 переправил в Англию Ф.Я. Поречкину для обсуждения совместно с Керком. Понимая, насколько это может задержать работу, главный корабельный инженер 16 сентября просил командира порта побудить завод хотя бы закончить до спуска на воду предложенную МТК “толстую, в 1 дм толщины, продольно проложенную настилку машинного фундамента склепкой на стапеле”. Но в МТК решили, видимо, дождаться совета из Англии, и с согласия его председателя генерал-адъютанта O.K. Кремера (1829-?) работы 21 сентября были отложены на послеспусковое время. Доводом в пользу этого решения был тот факт, что “клетчатая система набора судна закончена”.

В итоге, кажется получилось так, что работа эта, оттесненная вереницей других неотложных забот, осталась до конца невыполненной, и корабль, как это с крайним изумлением обнаружили участники его разборки в 1923 г., всю свою жизнь проплавал с брешью, оставленной в его втором дне под машинными отделениями.

Об особом статусе георгиевского корабля пришлось вспомнить перед спуском корабля, когда понадобилось непременно до этого события установить в носовой части специальное наружное украшение. Таково было желание великого князя генерал-адмирала. Эскиз по поручению великого князя разрабатывал художник ГМШ (с 1853 г.) А.П. Боголюбов (1824–1896). 27 августа 1887 г… находясь, как обычно в Париже, великий князь генерал-адмирал утвердил “проект перемен и добавлений” носового украшения корабля.

Его Н.М. Чихачеву в этот день пересылал великокняжеский секретарь князь JI. Шаховской. Предварительно составленную модель украшения августейший ценитель искусств приказал художнику “обогатить и разнообразить”. Мобилизовав всю свою фантазию, художник предлагал строителю корабля исполнить следующее: “Оставив размеры орденов, короны и лент прежних размеров, окружить лавровым венком ордена, а внизу помещенного георгиевского банта пустить пальмовые ветви, сообразно приложенному рисунку, перевитые лентой большого размера. Что же касается до нижней, ее предполагаю тоньше, ибо она идет от брестового банта. Фон, на котором расположены ордена, предлагаю сделать старого золота (подчеркнуто — P.M.), то есть немного темнее того, который употребить для пальмы, короны и венка. Что же касается огранки ленты, то по модели я нашел ее оранжевою, что не может быть красиво в помеси с золотом, а потому предлагаю употребить краску темный кадмий, как весьма прочную и ближе подходящую к цвету георгиевских лент”. Листья, венок и пальма должны быть выполнены по натуральным образцам”.

Пропутешествовав через всю Европу, августейшие указания 9 сентября попали в МТК, откуда их препроводили командиру С-Петербургского порта с поручением передать на Балтийский завод “для руководства”. Неукоснительно соблюдая “порядок”, командир порта спустил эскиз художника главному корабельному инженеру, от которого он 11 сентября попал в руки наблюдающего Андрущенко. Дело кончилось тем, что М.И. Кази 14 сентября объяснил, что из-за слишком позднего получения эскиза изменений их уже нельзя внести в то украшение, которое заказано заводом. Впрочем Н.А.

Субботину было обещано внести изменения позднее, о чем опять же строго по инстанциям он 15 сентября докладывал командиру порта. И.А. Шестаков при личном докладе М.И. Кази 24 сентября о том, что украшение, по первоначальному эскизу заказанное еще в августе, будет считаться временным. Но и украшение академика Боголюбова не считалось окончательным, и Н.Е. Титову при поездке с докладом о проекте в Гатчину было предложено этот рисунок взять с собой. Очень ценили августейшие особы благородное искусство внешних украшений.

Бурное обсуждение (голоса разделились поровну) вызвало обсуждение вопроса о деревянной обшивке погребов боеприпасов (журнал МТК № 154 от 20 октября 1887 г.) Обшивка предусматривалась по обычаям парусного флота и выполнялась из сосновых и тиковых (или лиственничных) брусьев с проконопаткой ее и обивкой по пазам медными полосами, а наполовину — толстым свинцом по дереву. Понятная на деревянных кораблях как средство защиты снарядов и мин от порчи и сырости, эта обшивка с применением железа и стали становилась анахронизмом.

В сентябре 1886 г. командир корвета “Витязь” С.О. Макаров, убедившись на броненосце “Эдинбург” в отказе англичан от деревянной обшивки, предлагал и в русском флоте сделать то же. Ведь обшивка “отнимает много помещения, придает лишний вес и дает лишнюю пищу для огня” (1887 г.). О таком же решении, принятом во французском флоте, докладывал морской агент Е.И. Алексеев (1843–1917). И.А. Шестаков на журнале № 154 наложил резолюцию: “На “Памяти Азова” обшить деревом, на будущее время вопрос оставить открытым”.