Полукровки

– Если бы они существовали на самом деле… – повторяет миссис Льюк-Кэйси, словно впервые внимательно разглядывая тетю преступника. Она настолько выше учительницы четвертого класса. А школа в этот час совсем пустая. И глаза ее не изменились ли?

– Спасибо, – говорит тетя преступника, подталкивая преступника к дверям.

Цокот ее каблуков заполняет коридор.

Сейчас на улице уже темно. В историях про вервольфов всегда смеркается.

И пол на том же самом месте все еще мокрый.

Проходя по мокрому, тетя преступника останавливается, ее ноздри дрожат, и она одними глазами смотрит на уборщика, который так же смотрит на нее, не то чтобы совсем напрямую.

Он носит на шее ароматизированную елочку, как в машине.

Только он не машина.

Он нечто большее.

Тетя преступника кивает ему, и уборщик принимает этот кивок как лучший подарок в жизни, и снова принимается за протирку пола.

Через две мили по дороге преступник отстегивает ремень безопасности, позволяет ему втянуться, затем снова натягивает через грудь и застегивает, не прищемив пальца, как обычно.

– Он?.. – спрашивает он, боясь произнести это слово вслух, поскольку они все еще слишком близко к школе. – Он?..

В ответ его тетя смотрит в зеркало заднего обзора, словно и ему следует туда посмотреть.

Он снова отстегивает ремень и оборачивается.

По другую сторону ограды за ними идет тень. Она бежит на всех четырех, быстрее и быстрее, ей приходится приподнимать голову от усилий держаться с ними вровень.

Здесь ограничение скорости в 35 миль в час.

– Быстрее, – шепчет преступник, и его тетя делает это ради него, как секрет, улыбаясь и положив обе руки на руль.

Когда тень по другую сторону забора перепрыгивает через высохший ручей, что-то с шеи тени взмывает в воздух и над головой и на мгновение зависает там.

Елочка.

Потому что для космонавтов земное притяжение не как для всех.

Все не как для всех.

Глава 7

Одинокий рейнджер [17]

Единственная на моей памяти драка, которую Даррен проиграл, была днем в Геттисберге, Миссисипи, возле холодильника на заправке. На холодильнике был белый медведь. Мне было тринадцать.

Я держал свой хот-дог и шестерную упаковку бутылок земляничного кулера Даррена. Драка была не из-за них. Во-первых, все шесть бутылок были в картонке. Во-вторых, парень, с которым сцепился Даррен, даже и не видел их, да если бы и увидел, вряд ли что-то сказал бы.

Даррен просто подрался.

Или просто взыграла его вервольфовская кровь.

Частью жестокой аллергии на серебро является глубокая ненависть к Одинокому рейнджеру. По словам Даррена, он был первым охотником на вервольфов. Так он заслужил свое имя.

– Ты заметил, он всегда носит перчатки? – говорил Даррен.

– Правда? – спросил я, когда он впервые обратил на это мое внимание.

– Это потому, что он не может прикоснуться к собственным пулям! – сказал Даррен. – И ведь тебе ни разу не показали его в ночи, верно? Как думаешь почему?

Я покачал головой – нет, это уже слишком, слишком.

Даррен покивал головой – да, да.

Ты никогда не видел его по ночам по очевидной причине – ночами он бегает по бивачным кострам и лает на луну.

Судя по этому последнему вздоху Старого Запада с его паровозами, лошадьми и ручными кинокамерами, Одинокий рейнджер был вервольфом, причем самым худшим – охотником на своих. Вервольф – охотник на вервольфов. Слишком слабый, чтобы начать с себя.

Так что когда Даррен увидел этого лайнбекера [18], когда тот заходил на заправку, когда Даррен уже выходил, и у этого лайнбекера была черно-белая полумаска, нарисованная на лице для какого-то футбольного матча, Даррен попытался сделать вид, что ничего не было.

Этого хватило ровно на три шага. Моих, по крайней мере, пока я по ходу жевал хот-дог.

Даррен стоял неподвижно. Уговаривал себя ничего не делать.

Но затем он сделал.

Он швырнул упаковку мне в грудь, как прочитанную газету, и протянул руку за спину, чтобы схватить этого большого Одинокого рейнджера за плечо, развернуть к себе и заставить ответить за многие и тяжкие свои преступления.

– Смотри, – сказал он, улыбаясь, как он думал, по-волчьи, и я смотрел. До конца.

Этот Одинокой рейнджер, может, и был лайнбекером, но и драчуном тоже, и может, даже из бойцовой породы.

Даррен двинул его неожиданно, но, как выяснилось, это оказалось только первым приветом.

Последнее слово всегда оставалось за этим Одиноким рейнджером.

Проблема была в том, что Даррен дрался с черными медведями, дикими кабанами, самками-пумами, самцами-аллигаторами и дикими свиньями, просто чтобы доказать, что он может, и рвал копов, вервольфов и бывших мужей потому, что ему приходилось, но для этого ему нужны были только острые клыки и когти.

На всех четырех Даррена завалит только грузовик на скорости в семьдесят миль, да и то он выползет из высокой травы в канаве для второго раунда.

В деревне, в городе, на ступеньках заправки, днем – другое дело. И куда более дерьмовое.