Полукровки

В потолке над ней были три неровные дыры.

Он последил мой взгляд, затем снова посмотрел на меня.

– Вот почему не надо жить в двухэтажном доме.

– Или всегда возвращать депозит, – добавила Бриттани.

Ее дед улыбнулся, не сводя с меня взгляд.

– Значит, это и есть молодой вервольф, – сказал он, изучая меня теперь под чуть другим углом.

Лицо мое вспыхнуло.

Точно так же, как когда я вру, сказал я себе. Как если бы я говорил, что я вервольф, чтобы его внучка сидела за ланчем со мной, не глядя ни на кого другого.

– Вы делаете пули, – сказал я.

Это единственное, что я смог придумать.

Он подергал бровями, как клоун, пожал плечами.

– Патроны, – тихонько поправил он, словно это мало что значило. – Пуля только эта вот маленькая часть на конце, которую порох выбивает из дула.

– Для вервольфов, – с трепетом сказала Бриттани.

– «Серебряная пуля» звучит, однако, иначе, – хихикнул ее дед.

– И где вы берете серебро? – сказал я, забрасывая в рот остатки сиропного льда.

– Заказчик приносит, – сказал он, и я типа уловил надувательство – забирай серебро, как следует покрась свинец, и на следующий месяц в дорогу.

– Значит, вы двое вроде как враги… – сказала Бриттани обо мне и своем деде. Мы посмотрели друг на друга.

– Если бы вервольфы были реальностью, – сказал он, наконец. – Исключая, конечно, нынешнюю компанию.

Я поднял мой стакан дурацким жестом и подошел к мусорке, бросив его в новый мешок.

– Он по большей части делает их для коллекционеров, – сказала Бриттани. – Для богатых парней, которые платят за собственные фантазии.

– Фантазии – это важно, – сказал он, кивая мне, словно разрешая мне встрять, если захочу.

– Богатые могут делать, что хотят. – Это была стандартная фраза. Все вервольфы ее знают.

– Эй, – Бриттани снова взяла меня за руку, – вот что я на самом деле хотела тебе показать.

Я позволил ей вести меня, но продолжал оглядываться на ее деда и его несеребряные пули. Он тоже смотрел на меня.

– Дверь открыта! – позвала откуда-то из дома мать Бриттани, и та, вздохнув всем телом, втянула меня в свою комнату.

Там повсюду были волки. На каждой стене постер. Постеры поверх постеров. На каждой поверхности – пластиковая фигурка, статуэтка, спасенная из секонд-хенда или заказанная по каталогу.

– Моя настоящая семья, – сказала она, разводя руками и поворачиваясь в середине комнаты.

– У тебя не такая плохая семья, – сказал я, имея в виду ее деда. Имея в виду голос ее матери, пытавшейся уберечь ее от молодых волков вроде меня.

Бриттани продолжала поворачиваться, закрыв глаза.

Даррен все никак не мог перестать смеяться над моими новыми бровями, которые соединила Бриттани. Даже Либби с трудом прятала улыбку.

Я стоял над раковиной, пока вода не нагрелась максимально близко до горячей, и изо всех сил стал тереть переносицу.

Жаль, что в старших классах нет уроков по ночам.

Когда я вернулся, Даррен поднял руки, словно чтобы обнять меня за затылок, и сказал:

– Оу. Позволь дать мне тебе волчий поцелуй…

Я отпихнул его руки, готовый к драке.

Он так старался не рассмеяться, что у него слезы из глаз потекли.

Либби посмотрела на него горячими глазами, открыла ладонь рядом со стулом и рубанула – кончай немедленно.

Конечно, все прекратилось.

Я съел мою фасоль с рисом с нарезанным в них хот-догом и зло уставился на игровое шоу. Мне все было интересно, почему вервольфы так любят игровые телешоу. Но затем понял. Мы никогда не учимся в институте, едва заканчиваем школу. А в хорошей телевикторине, если правильно слушать, получаешь образование задаром.

Это как украдкой вернуть то, что ты сам у себя украл.

Не то чтобы я не говорил об этом Даррену и Либби. Еще один повод для них посмеяться.

Читая «Ромео и Джульетту» прошлой ночью, я удостоверился, чтобы моя дверь была закрыта и чтобы я был на сто процентов настроен на половицы в коридоре. Если бы Даррен вдруг открыл дверь и застал меня с загрызенным кроликом на кровати, окровавленными руками и ртом, то он, наверное, удовлетворенно кивнул бы, но книга! Каждый раз, как он заставал меня с книгой, он спрашивал меня, что такого есть в книгах, чего он еще не знает?

Прежде чем оба они успели, я ответил на последний вопрос викторины – «Эли Уитни», хлопок много значит в истории штата Джорджия – и ушел прежде, чем ведущий успел вернуться с перерыва, подтвердив мою победу.

В комнате я снова перечитал «Ромео и Джульетту». Я должен был чувствовать месть, но я забыл пару сцен.

Это было о любви.

Это было обо мне.

Я не хотел, чтобы Даррен открыл дверь и увидел мои глаза.

Волчий поцелуй был три дня назад. В пятницу, чтобы Бриттани могла спрятаться на выходные, если ее накроет преображение.

Я провел языком по зубам. По моим плоским, плоским зубам.

Я уже считал дни до того момента, когда она возненавидит меня навеки.

Все равно. Оно того стоило.

И я никогда не возненавижу ее, что бы она ни сказала, даже если она всей школе расскажет, что думала, будто я вервольф.

Я коснулся болезненного участка между моими глазами.

Я открыл их из-за окна.

Кто-то скреб пальцами по мокрому стеклу.