Полуночник

Да что с ним стряслось? Он ведь клятвенно обещал ей помочь с Джен, он попросил Йозефа вылечить Августа, чтобы Август открыл ворота, ведущие в топь… И в то же время он ни слова не упомянул про запасного полуночника или про то, что на топи можно умереть… Да и про реку он сказал только сейчас… Еще недавно он сгорал нетерпением поскорее отправить ее на топь, а теперь вставляет палки в колеса. Путает ей все планы. До него только сейчас дошло, что вся эта затея смертельно опасна?

Алиса поискала глазами его полуночника, но Кроули сидел к ней спиной, и полуночник, по всей вероятности, прятался у него на груди. Как обычно. Двойная крученая нить, словно живая, билась на запястье Кроули, нестерпимо сияя лучезарным светом. Не отрывая глаз от лучащейся нити, Алиса потянулась в карман за пером. Нить – «союз души и тела», как сказал Проктор. Тропинка, ведущая от человека к полуночнику, от полуночника – к душе человека.

Горящая огнем нить манила к себе Алису неотразимыми чарами. Крепко сжав в кулаке перо, он протянула руку по направлению к нити… Их с Кроули разделяла целая комната, но на мгновение ей показалось, что она стоит прямо у него за спиной. Нить задрожала и начала… разматываться. Алиса испуганно втянула в себя воздух. Один виток нити… второй… третий… Нить расплеталась, словно коса, истончалась, и вдруг… Полуночник Кроули запел. Голос его рвался ввысь тревожным и мощным крещендо, звенел, полный невыносимой муки. У Алисы заложило уши.

Глаза ее распахнулись, она зашаталась, попятилась. Песня смолкла. Но ведь она даже не прикасалась к нити… Ничего подобного она прежде не слышала… Она растерянно заморгала, пытаясь восстановить утраченное душевное равновесие. Руки ее дрожали мелкой дрожью. Она посмотрела на Кроули, склонившегося над осколками миски. Он не шевелился. Неужели она снова причинила ему боль?

Кроули застонал сквозь зубы и выпрямился. Он порезался, пытаясь соединить острые края разбитой чаши.

– Вы… как? – спросила Алиса.

– Голова немного закружилась, – пробормотал он, озадаченно разглядывая окровавленную ладонь.

К его блестящему от пота лбу прилипли волосы, на некогда бледных щеках разлился горячечный румянец.

– Нам надо вернуться в Корэм-хаус, – обеспокоенно сказала Алиса и мельком покосилась на его нить.

Она понятия не имела, что сейчас произошло, но, по счастью, нить Кроули вновь засияла светло и ярко.

– Не порите горячку, – мягко прошептал он. – Со мной все в порядке. – Алиса кивнула. – Река… что течет в Сулка-топи… Вы не готовы… Если вы нахлебаетесь воды, то позабудете все, даже то, зачем явились на топь. И как тогда вы спасете полуночника Джен, если не сможете вспомнить, кто такая эта самая Джен?

– Я буду плыть с закрытым ртом, – спокойно ответила Алиса.

– У вас в голове только ветер, – грубо оборвал ее Кроули. – Да без этого чертова пера вы не разглядите ни одного полуночника!

Он быстро вышел из комнаты, и Алиса вихрем понеслась за ним.

– Перо я возьму с собой! – выпалила она, врываясь на мерзостную кухню.

– А если вы его потеряете? – возвысил голос Кроули, швыряя половинки миски в раковину.

– Не потеряю. Прилеплю на лоб скотчем. Кроули, ждать больше нельзя. Я все равно это сделаю. И чем раньше я освобожу полуночника Джен, тем быстрее я смогу…

– Убраться из Грачевника восвояси, – сварливо буркнул Кроули. – Да. Я понял.

Сердце Алисы екнуло. Кроули расстроили ее слова? Он хочет, чтобы она осталась? И поэтому он сам не свой: то толкает ее на топь, то не позволяет о ней даже думать? У Алисы захватило дух. Впрочем, какая теперь разница? Неважно, чего хочет Кроули. Неважно, чего хочет она сама. Она не может остаться. Она нужна Джен.

– Что ж, очень хорошо, – холодно процедил Кроули, хотя взгляд его горящих глаз никак не вязался с ледяным тоном его голоса. – Я пообщаюсь со своим осведомителем. Он скажет, как разыскать клетку с полуночником Джен. Черный зверинец – настоящий лабиринт. Не зная точно, где располагается клетка, вы никогда не найдете птаха вашей подруги.

– Когда вы поговорите с ним?

– Сегодня вечером, – бросил он через плечо и ушел, хлопнув дверью.

ттт

На другом конце города, в самом сердце Вестминстера, генерал-майор сэр Джон Болейн пребывал в самом дурном расположении духа, однако на человека, которого он считал своим полковником, поглядывал с поистине отеческим мягкосердечием.

В пронзительных острых глазах сэра Джона сквозила мудрость всех его прожитых шестидесяти с лишним лет, но выглядел генерал-майор намного моложе. Военная выправка, атлетическое сложение, безупречно сидевшая форма, разделенные пробором седые волосы и очки в проволочной оправе не только придавали ему величественности, но и подчеркивали его почти юношескую стать.