Полуночное солнце

— Хорошо нарисовали, — с удовлетворением сказал Егор Иванович и вошел за председателем в домик.

— Это теперь твой дом, товарищ депутат, — улыбнулся председатель и показал Егору Ивановичу, как следует пользоваться городскими удобствами: электрическими выключателями и репродуктором.

…И сидит вот теперь Егор Иванович у горящего камина, подбрасывая в него дрова, и думает о судьбе. Он молча нюхает табак, ходит по комнатам и пробует выключатели.

— Горит, — удивляется он электрическому свету и, заметив стулья, открывает дверь. Он выносит стулья и столы в сени и садится на пол перед камином, поджав под себя ноги.

— Депутат… — говорит он, задумчиво улыбаясь. — Депутат…

Он вновь подкладывает дрова в камин и смотрит на пустынную улицу. Ему хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями, но, как назло, никто сегодня ему не мешает отдыхать. Тогда он берет телефонную трубку и просит председателя.

— Сейчас, товарищ Пырерко, — взволнованно-тепло отвечает телефонистка и соединяет его с председателем.

— В чем дело, депутат? — спрашивает тот.

— В тундру поеду, — говорит Егор Иванович, — женщину свою привезу и ребят.

Егор Иванович боится назвать свою жену бабой и еще более смущается назвать ее женщиной.

— Ты же ведь был неженатым.

— Да, первая-то жена давно умерла у меня. Я съездил в Москву-то и женился. Она у меня хорошая женщина. Любит меня.

Егор Иванович осторожно вешает трубку и садится у камина, задумчиво шепча:

— Депутат…

И, подложив под голову малицу, засыпает на полу рядом со своей койкой.

Утром оленья упряжка остановилась у окон домика. Проводник тихо постучал по раме и почтительно спросил:

— Товарищ Пырерко! Вы готовы?

Депутат просыпается. Он приглашает проводника в комнату, и, пока тот раздевается, Егор Иванович наполняет электрический чайник водой из крана и ставит его на угли в камин.

— Это не так делается, — вежливо поясняет проводник, ставит чайник на стол, втыкает штепсель в розетку на стене.

— Так-то долго, — смущается Егор Иванович, — я ведь знаю это.

А паренек уже хозяйничает в буфете, он вносит стулья и столы в комнату и ворчит:

— Вот идиоты-то, депутату не могут хорошо квартиру обставить.

— Ничего, ничего, — говорит Егор Иванович, — это недолго сделать. Дай я тебе помогу.

И, роняя стулья, помогает, смущенный своей славой. Потом они пьют чай с конфетами, которые предусмотрительно захватил паренек.

— Много нам ехать? — спрашивает он.

— Нет, совсем немного, — отвечает Егор Иванович, — до Камня.

— Ну, это хорошо, — говорит паренек, — а то я себе здесь бабу подыскал, жениться думаю.

— Не надо говорить «баба», женщиной лучше зови.

— Она совсем молодая, — говорит паренек, — ей всего девятнадцать лет, и ее нельзя назвать женщиной, нос не дорос.

— Нос-то при чем? Ты не смотри на это. Лишь бы она тебя любила, — добавил Егор Иванович, вставая из-за стола и одеваясь.

Выйдя к нартам, он отвязывает упряжку, берет в руки хорей и говорит пареньку: «Держись». Как только упряжка выезжает на широкую дорогу, проложенную по льду реки, лицо его расправляется от морщин и светлеет.

— Зачем столько домов в городе? — спрашивает он и, подумав, отвечает: — Так, должно быть, надо.

Паренек нерешительно запевает русскую песню.

— Пой веселее, — говорит Егор Иванович, — я люблю русские песни… — И через минуту спрашивает: — А русские за меня голосовали?

— Все за вас голосовали. Я тоже. Только трое избирателей не голосовали.

— Это несознательные люди, — говорит задумчиво Егор Иванович. — Я ведь хорошим людям никогда плохого не сделаю.

И в молчании гонит упряжку, изредка посматривая на Полярную звезду, сверкающую в темном небе.

Тянутся длинные звездные сутки. Упряжка все дальше и дальше продвигается в глубь тундровой страны. Изредка Егор Иванович задаст проводнику один-два вопроса — о величине земли, о том, полагается ли депутату жить в своем чуме, — и вновь замолчит, вспоминая год за годом свою жизнь. Тем временем проводник поет песни и ругает мороз. Так незаметно пролетают под полозьями нарт сопка за сопкой, и они въезжают в первое большое стойбище. Их встречают собаки сдержанным лаем, выходят мужчины и подают Егору Ивановичу руки и приглашают в гости. У костра собираются даже женщины и дети. Они глазеют на Егора Ивановича и галдят. Только на лицах мужчин Егор Иванович видит какую-то отчужденность и холодное почтение.

«Они думают, что я стал теперь совсем другим», — думает Егор Иванович. Вынимает табакерку и угощает всех мужчин по очереди. Он приносит хорошего чая и отдает его женщинам, чтоб те заварили.

— Теперь я ваш депутат, — говорит Егор Иванович, — вы меня выбрали в самый главный совет, и я должен заботиться о вас.

Мужчины серьезно, с достоинством кивают головами. Они говорят: «Тарем!» — «Пусть будет так!» — и ведут его в самый низкий чум в стойбище. У костра лежит больная женщина.

— Ты наш человек, — говорит ее муж, — разреши нам позвать шамана, и он вылечит ее.

— У меня есть свой шаман, — говорит Егор Иванович, — я прикажу ему, и он вылечит ее лучше и скорее.