– Поэтому я сказал ему, что нельзя. Что это невозможно. Просто человек наверняка напоминает тебе какого-то знакомого. Он согласился с этим, но у меня осталось ощущение, что он так сделал, лишь бы я от него отвалил. Я надеялся, что на этом все закончилось, что, возможно, у него был всего лишь трудный период…
Куп фокусируется на мне.
– ...но потом он вдруг сказал, – тихо продолжает он, – что мне нужно заглянуть к новому клиенту. Сказал, что не может сделать это сам, но не объяснил почему. Но Тео позаботился, чтобы я понял, что это не обычный клиент. Сказал, чтобы я убедился, что «Хиллрайз» получит этот контракт. Даже если нам придется работать бесплатно. Я чуть ли не рассмеялся над такой глупостью, но Тео был настроен чертовски серьезно. Следующим утром я обнаружил, что стучусь во входную дверь гостиницы «Баттеркуп»... остальное ты знаешь. И вот теперь Тео ни с того ни с сего уехал.
Куп делает паузу и пронзительно смотрит на меня.
– Ты приезжаешь в город, и что-то происходит с его головой. Он убежал по-любому из-за этого, так что это не совпадение.
Опять это слово. Слово, которое я повторяю снова и снова, объясняя все, что касается Тео.
– Я знаю, что ты предан ему, Куп, – отвечаю дрожащим голосом. – Я не жду, что ты ответишь на мой вопрос. Но он сказал что-нибудь перед уходом? Что-нибудь обо мне?
Куп пристально вглядывается мне в глаза. Кажется, пытается что-то решить. Затем лезет в карман пиджака, достает сложенный лист бумаги и протягивает его мне.
– Он оставил это для тебя. Я понятия не имею, что это значит, но он сказал, что ты поймешь.
Я беру записку. Бумага ослепительно белая в ярком утреннем солнечном свете. Руки трясутся, когда я разворачиваю ее и читаю.
Мир опасно начинает вращаться.
Куп был прав: я знаю, что это значит. Это седьмая глава, стих седьмой из Евангелия от Матфея, но не этим строфа необычна.
Я помню ее, потому она была набита на спине Касса.
Я слышу, как спрашиваю:
– Куп, как давно произошел несчастный случай с Тео?
Он странно на меня смотрит.
– Пять лет назад. Почему ты спрашиваешь?
По коже расползается огонь. Мне жарко. Дыхание учащается.
– Случаем... – мне приходится остановиться, чтобы набрать побольше воздуха в легкие. – Случаем, не помнишь дату?
– Помню. Семнадцатого мая.
Все переворачивается вверх дном.
Авария Тео произошла ровно пять лет назад, в день смерти Касса.
ГЛАВА 20
– Здравствуй, Меган. Это доктор Сингер.
– О, слава Богу! Спасибо, что перезвонили так быстро!
– Я был на встрече, иначе позвонил бы раньше. Ты показалась расстроенной в оставленном сообщении. Что случилось?
Сейчас я в дамской комнате в церкви, куда сбежала, не сказав ни слова бедному Купу. Он, должно быть, считает меня душевнобольной. Сейчас вышагиваю туда-сюда рядом с раковинами, нажевывая ноготь большого пальца. Не смотрю на себя в зеркало, потому что боюсь того, что может скрываться в отражении моих глаз.
– Мне нужно Ваше честное, профессиональное мнение кое о чем.
– Конечно. Я слушаю.
Я прекращаю ходить, закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоить бешеное сердцебиение.
– Я сумасшедшая?
Молчание доктора Сингера почти такое же громкое, как у Тео. Это заставляет меня нервничать.
– Скажем, по шкале от одного до десяти, где один – полностью здоровый, функциональный человек, а десять – смотритель гостиницы из «Сияния», который пытается убить семью, куда я попадаю?
– По моему профессиональному мнению, ты – два с четвертью. Возможно, два с половиной.
Вспотев от облегчения, я провисаю у раковины.
– Честно? Даже не тройка? Это ведь хорошо, правильно?
– В клинической психиатрии нет такой шкалы, но я так ответил, потому что ты бухгалтер. Я знал, что ты оценишь мою точность.
– Была бухгалтером. В моей прежней жизни. Которой больше не существует. Как и большинства мыслительных способностей моего мозга.
Я смеюсь. Звучит безумно. Прекрасно понимаю, что доктор Сингер говорит своим самым нежным голосом, как будто общается с пациентом с поехавшей кукушкой:
– Почему бы тебе не рассказать мне, что происходит?
Я снова начинаю маршировать, потому что от этого чувствую себя деятельной. Как будто хотя бы одну маленькую вещь в своей жизни я в состоянии контролировать. Не могу управлять своими мыслями, фантазиями или психотическим голоском в голове, шепчущим невозможные вещи о Тео Валентайне. Но совершенно точно могу вышагивать назад и вперед по этой ужасающе уродливой коричневой плитке.
– Гм. Блин. С чего начать? – на этот раз мой смешок нервный.
– Давай с самого начала.
– Окей, – у меня перехватывает дыхание. – Здесь есть мужчина.
– Ах.
Я перестаю ходить.
– Что вы имеете в виду по этим «ах»? Это очень важно.
– Могу я задать несколько вопросов об этом человеке?
– Ага. Спрашивайте.
– Он тебя привлекает?
Ой, блин.
– Я... я…
После того, как становится ясно, что больше я ничего добавлять не собираюсь, доктор Сингер заявляет: