Полупарюр

– А Вам это не интересно?

Я пожала плечами.

– Наверное, он очень дорогой.

– Восемьсот тысяч долларов, друзья мои, и это только стартовая цена на аукционе.

Игорь присвистнул.

– Значит, Элла знает, за что борется. А Вы?

– Мне принадлежит кулон. Это мое право, – он мечтательно посмотрел на меня. В приглушенном свете вагона его глаза влажно блестели. – Но деньги не главное. Мне гораздо важнее знать, что мои детские мечты были не просто грезами. Этот гарнитур снился мне не один год. Владеть им для меня значит больше, чем страстно влюбленному мужчине владеть любимой женщиной. Намного больше.

Еще один псих. Такое впечатление, что этот полупарюр всех сводит с ума.

– А зачем Вы Игоря по голове ударили?

– Я? Кого-то по голове? Зачем? Я и Вас ни по чему бить не собирался. За Вами, конечно, пришлось последить, но это все.

– А кто же тогда?

– Не знаю. Возможно тот, кто следит за вашей соседкой по комнате. После того, как она посетила выставку, я старался э… присмотреть за ней. Не знаю… мне показалось, что занимаюсь этим не один. Но самого наблюдателя не видел. Просто было такое неопределенное ощущение…

Значит, возможно, Лариска не такая уже и психопатка? Но кто следит за Эллой?

– Это все? Можно мне увидеть те письма, которые вы читали вечером в купе?

Мы с Игорем переглянулись. Потом я решила. В конце концов, в письме Шмавца пишется, что Поплавок имеет право знать. Что ж волю умершего нужно выполнять.

Я вынула из сумки письмо и протянула Пулавскому.

– Читайте.

Поезд умиротворяюще стучал колесами и баюкал всех покачиванием вагона, пассажиры спали, Иван Эдуардович внимательно читал письмо, Игорь тихо дремал с открытыми глазами, я думала о своем о девичьем – в общем, каждый занимался своим делом. А время бежало.

Наконец, Пулавский поднял голову и разочарованно посмотрел на нас.

– Неужели больше ничего?

Я пожала плечами. Зачем мне что-то скрывать? Мне кулон не нужен, как и серьги. Мне просто интересно.

– И моя бабушка тоже больше ничего не знает. Вспомните, а может, Ваш дед рассказывал о каком-нибудь тайнике, общем для них всех? Там, где они оставляли записки друг другу.

– Вы имеете в виду то место, где, судя по намеку в письме, Эдуард спрятал драгоценности?

– Да.

– Увы, мне об этом ничего не известно. Единственное, что припоминается это какой-то парк N, где друзья любили встречаться. Может, там был и тайник?

Наш новый знакомый рассказал нам не так много. Но кое-что прояснилось. Во-первых, драгоценностей не было ни у предка моего отчима, ни у деда Пулавского. В то же время Эд пишет, что и Островцев и Пулавский имеют право знать, где находятся драгоценности. Значит, речь может идти о полном наборе. И находится он в тайнике. Если бы его нашли, то уж конечно, внучка Брюгге знала бы об этом. Нашей соперницей является Элла и некто, с кем она беседовала за закрытыми дверями кафедры общественных наук. Откуда им известна эта тайна? Кто из родственников Шмавца остался в России? И кто следил за Эллой? А может, этот злой гений – Денис? Может, Яна именно это имела в виду? Я некоторое время помолчала, переваривая отвратительную мысль, а потом спросила:

– А о родственниках Шмавца вам ничего не известно?

– Все его родственники были в Германии. Только он из всей своей семьи занимался бизнесом в России. Его доброе имя тоже сильно пострадало от этого обвинения.

Итак, забрать драгоценности из тайника не мог никто. Остается искать сам тайник.

За окошками замелькали огни большого города. Поезд подъезжал к Киеву. Договорившись с Иваном Эдуардовичем поддерживать связь и обменявшись номерами мобильных телефонов, мы расстались. Никто из нас, впрочем, придерживаться договоренностей не собирался. Политика есть политика. У каждого были свои соображения по розыску драгоценностей и планы на день. Меня, например, впереди ожидал очередной понедельник в университете, и пропускать его было нельзя.

* * *

Понедельник тянулся, как использованная жвачка, которую пытаешься оторвать от подошвы. Единственным лучом в сером осеннем царстве было отсутствие на первой паре моего мучителя Карпова, его заменяла Любовь Сергеевна. Лариска в этот день пришла без опоздания, села поодаль от нас, и лицо у нее было непривычно лишено всякого макияжа. Можно было не сомневаться, кто был признан виновным в исчезновении моей подруги на семейном суде. Молнии, которые метала верховный судия в мою сторону, были неприятны, но не так болезненны, как общение с Карповым, поэтому я спокойно дотерпела до конца занятий. И даже не заснула на следующих трех парах.

– Домой? – в сто двадцать пятый раз за этот день спрашивал Игорь. Ему очень не хотелось никуда идти под мелким и противным осенним дождем, да еще и после бессонной ночи в поезде. Но, зная неодолимую силу моего азарта, он совсем не был уверен, что мы не пойдем бродить по старым паркам, как раньше в поисках Лариски посещали все выставки подряд. Но на этот раз я была с ним согласна целиком и полностью.

– Спать, спать и еще раз спать, – мои глаза слипались, а драгоценности, лежащие в некоем тайнике почти сто лет, полежат там еще один день.