Полупрозрачная

Несчастная Рая стягивала с меня ботинки, носки, брюки – в общем, всю одежду. Иногда я здесь же обсыкался, прямо лёжа на полу. Потом за ноги она затаскивала моё мёртвое тело в комнату, бросала на пол одеяло. Так я кантовался до утра, – тут он от бессилия замолчал, словно у него сдавило горло. Видимо, его память вошла в состояние того, мертвецки пьяного…

После небольшой паузы я снова достал сигарету из пачки, лежащей на столе. Закурил, сильно затягиваясь, выпуская дым кольцами. Степаныч сделал так же.

Я покосился на него, спросил спокойно:

– Была серьёзная причина так жрать водку?

Он пожал плечами, задумался. Видно, искал причину в тайниках своей памяти.

– Что тебе сказать? Наверное, я никогда не был счастлив. Водку любил пить. Да и в вытрезвителях частым гостем бывал…

– А дети у тебя есть?

– Нет, – сказал как отрезал. – Детей у меня нет. Да и жена после десяти лет совместной жизни ушла. Развелись мы. Она вернулась к себе в деревню. Я жил один в однокомнатной квартире. Тут совсем запил. С завода ушёл. Грузчиком подрабатывал. Вкус водки уже перестал чувствовать, вливал в себя всякую бормотуху. Так и не образумился. Однажды от пьянки чуть не сдох. Еле откачали. Лечился. Бесполезно: ещё хуже стало. Правда, я уже и смерть свою искать начал…

При слове «смерть» меня передёрнуло. На краткий миг в воспоминаниях ярко вспыхнула полупрозрачная Рената и её тело. Мурашки прошли по спине. Я ушёл в себя, вроде уже не слушал Степаныча. А он продолжал глухим басом облегчать свою душу.

– Лет под сорок мне было тогда. Я до сих пор не понял как: то ли случайно оказался в хулиганской потасовке, то ли намеренно принимал участие в драке, – но угодил в тюрьму. Не вникая, со всеми предъявами согласился и молча подписал бумаги, которые мне подсунули. Смерть свою я так и не нашёл. Таким образом болтаюсь больше десяти лет после первой ходки. Всё по тюрьмам да по ссылкам, – тут он хмыкнул. – Зато бухаю только между ходками. Погуляю на воле несколько месяцев, сотворю небольшую пакость – и опять сюда. Я привык так жить, в системе так сказать, – опять хмыкнул. – Может, здесь и подохну, если Бог даст… – Степаныч умолк и взглянул на меня: – Молодой, ты не слушаешь?

Я стряхнул с себя наваждение, посмотрел в упор на Степаныча.

– Почему? Слушаю, – ответил я уверенно. И хотя моё внимание было отключено от откровений Степаныча, почти всё, что он говорил, дошло до моих ушей, и я добавил: – Выходит, тебя тюрьма от смерти в пьяном угаре спасла.

– Так вот и получается.

Старый рецидивист умолк. Я тем временем пытался восстановить приятные ощущения, полученные от полупрозрачной девушки. В сизом от сигарет дыму хотел восстановить её образ. Но, увы, в тюрьме она ко мне ни разу не явилась. Расстроенный, я обвёл взглядом всю камеру, словно отыскивал Полупрозрачную. Но мои глаза вновь невольно остановились на Степаныче. Он раскраснелся, продолжая беспрерывно курить. Руки его слегка дрожали.

Неожиданно для нас обоих я спросил:

– А как же воля?

Он меня удивил своим ответом.

– Кабы была у меня сила воли, я бы не пил так, что дошёл до ручки, и был бы на воле… А здесь я себя и так свободным человеком чувствую. – Сделав паузу, продолжил: – Там, на воле, моя свобода никому не нужна, без толку она там, лишний я там. Погибну. Вонючим бомжем не хочу становиться. Такое дело – совсем не человек и даже не животное… – тут он причмокнул губами.

Я чуть заметно усмехнулся, подумав про себя: «Философски размышляет Степаныч». Наверное, у каждого своя правда. А вот в мою правду навряд ли кто поверит, разве что Ангелина.

* * *

Прошла пара месяцев. Расследование по моему делу почему-то затягивалось… После тюремного обеда дверь камеры с грохотом открылась.

Дежурный конвоир монотонно произнёс:

– Глебов, на выход.

Я поднялся со скамейки. С секунду постоял спокойно. Затем сжал губы, ни слова не говоря, застегнул молнию на мастерке. Возможно, свиданка. Кивнув головой сокамерникам, направился к выходу.

– Лицом к стене, руки за спину! – прозвучала мёртвая фраза, доведённая до автоматизма, из уст дежурного.

Я покорно продолжал следовать командам. В душу вонзилась тревога. В голове теснились всевозможные воспоминания, пока мой охранник запирал металлические двери.

– Пошёл вперёд! – скомандовал он вновь.

Передо мной простирался тюремный коридор. Ощущение тревоги усиливалось с каждым шагом. Мне требовалось немало душевных сил, чтобы взять себя в руки. Я пытался воспроизвести в памяти черты лица Ренаты. Но почему-то её образ стирался в моём воображении. Вместо неё передо мной опять возник тюремный деревянный пол, окрашенный в коричневый цвет, толстые стены, покрытые серой краской, сводчатый потолок. Всё напоминало о прошлых столетиях.

По легенде, Екатерина II ещё с XVIII века начала создавать тюремные замки. Первая буква её имени – «е». Вот и были тюрьмы построены со своеобразной планировкой, напоминавшей эту букву. Об этом знали все заключённые.