Полупрозрачный палимпсест

Холодковский. Говорю, там посмотрим (Нине, которая достала было другую сигарету.) Если можно, не курите больше, голова раскалывается.

Нина. Опять мигрень?

Холодковский. Не думаю. Просто здесь накурено. Я открою форточку, если вы не против.

Холодковский встает и, подойдя к окну, нажимает на рукоять сбоку от подоконника, которая шарнирным механизмом отворяет внутрь узкую двойную фрамугу.

Хилков

. Мигренью, кажется, страдает Любарский.

Нина. Он много чем страдает. Физические недуги раньше понимались как внешние признаки болезней внутренних.

Хилков. В России так не понималось, убогих и калек жалели.

Нина. Не всяких, горбунов, например, избегали, видели в иных увечьях следствия грехов отцов. В Тамани, кажется, прямо так и говорится.

Хилков. Ну коли уж брать нашу словесность в свидетельство, то вот в «Муму» как будто наоборот.

Нина. Ну что за пример… Он же кивает на Герасима-грачевника…

Холодковский (перед тем писавший что-то на блокнотной обложке, поднял голову и посмотрел на Хилкова). …У Фомы Аквинского где-то есть, что Господь посылает видимые физические пороки, часто постыдные, чтобы указать на бо́льшие, людям невидимые, и тем смирить смертоносность этих пороков. Гордость всего чаще.

Хилков

. Хм… да, может быть. Как бы обратное Дориану Грею. (Пауза.) Можно ли узнать, кто подарил вам эту картину?

Холодковский. Один знакомый монах. Ему досталось в наследство от дяди, известного собирателя и театроведа, сына Шпета.

Хилков. Позвольте, тогда я его, кажется, знаю… Его не Елисеем зовут? При храме в Черкизове?

Холодковский. Да. Вы его знаете?

Хилков. Как же! Женя Стратоницкий! Мы учились в университете на одном курсе, но на разных факультетах, были довольно близки, и дядю его я видел однажды. Какое совпадение! Я и теперь вижусь с отцом Елисеем иногда, это ведь недалеко от нашей дачи, и… А как вы его знаете?

Холодковский (вдруг встает). Почти случайно. Да, совпадение… Что ж, тем лучше. Простите, нам пора, такси, наверное, ждет внизу. Мы, вероятно, увидимся еще завтра утром.

Холодковский и Нина идут в другую комнату и выносят оттуда в коридор по тяжелому рюкзаку; Игорь помогает Нине надеть тот, что меньше, и навьючивает на себя другой. Хилков понимает, что́ оттягивает им плечи, и с особенным чувством пожимает протянутую руку: ее, потом его, и, закрыв за ними дверь, медленно возвращается в комнату.

Сцена одиннадцатая

Хилков остановился возле картины на полу, поднял ее на уровень глаз и поставил назад, лицом к стене. На столике возле софы, где сидел Холодковский, лежала плотная обложка его блокнота с жженым следом от погашенной сигареты, сплошь покрытая на одной стороне красиво оттененными карандашом картушами, дорическими капителями, остроносыми профилями, наложенными один на другой. Были тут и отрывочные и отчасти неразборчивые записи («Вкушать – снедать – жрать (вкушать жертву!). Мир – музыка, мы подбираем к ней слова. Муму – Фома. Мигрень от грима»). Под картонной обложкой лежал лист бумаги с черновиком стихов, записанных кругом мелким почерком, но его Хилков оставил лежать где лежал, достал из кармана блокнот и зубец за зубцом вставил обложку назад в колечки.

Действие третье

Сцена двенадцатая.

Вторник, 2 часа пополудни

Большая комната в той же 236-й квартире на семнадцатом этаже, служащая вместе гостиной и столовой. Высокое двустворчатое, двойного стекла окно, точно такое же, что и в «спальном кабинете» и на кухне, с узкой фрамугой во всю ширину, открываемой рычагом справа от глубокого подоконника, который, как и там, служит удобным сиденьем. Как и в прошлый раз, на нем боком сидит Сороканич и курит, стряхивая пепел в карибскую раковину. За прямоугольным столом наискось друг от друга сидят Хилков в рубашке без пиджака и Веригин в темном джемпере: этот молодой человек несколько напоминает доктора Живаго неопределенностью и оттого неудобоописуемостью заурядной внешности, когда, кроме светлых волос да некоторой курносости, заметить особенно нечего. Впрочем, Веригин носит элегантные эллипсоид-ные очки без оправы. В кресле в углу Любарский в белом вязаном кардигане, нога на ногу.

Любарский (обращаясь к Хилкову). …Да, «Годы ученья» дали импульс. Теперь, когда вы знаете ее настоящее имя, вы и сами, наверное, догадаетесь.

Хилков. Сдаюсь.

Любарский. Подсказка – по инициалам участников.

Хилков. Хм… (Смотрит перед собой на шашечную скатерть. Веригину через стол.) Простите, я не расслышал ваше имя-отчество?

Веригин. Андрей Андреевич. Андрей.

Любарский. Вам, может быть, пригодится знать, что Андрей – единственный среди нас убежденный монархист.