Полупрозрачный палимпсест

При всем своем разуме, человек – хозяин только того, что сделал сам. Но жизни человек не создал, и тут его разум безсилен. Только Адам, еще не падший, мог с благословения своего Создателя дать имена Его творению. По словам некоторых Отцов церкви, эта первоначальная номенклатура свята и проникает в самую суть наименованных вещей.

14.

Шестов не прав: у Достоевского, может быть, не было двойного зрения как такового. Но, вероятно, он подозревал, что это возможно – безусловно, «редко во времени», но все же иногда случается. В конце концов, Достоевский играл роль художника, и Шестов основывает свои наблюдения на его художественных вымыслах. И все, что говорит сам Шестов, неизбежно скреплено и дозволено логикой разума, что так же неизбежно делает его заключения необязательными – и в то же время блестяще их подтверждает. Эта извечная антиномия, этот кажущийся тупик, беспомощное вращение разсудка в пустоте, будучи плодом рассуждения, одновременно доказывает и опровергает центральную мысль Шестова (разсудок погубил Адама и его потомков) – ибо у нас нет другого инструмента, кроме разума, а он здесь безполезен, и так далее, ad infinitum. К выводу о ненадежности разсудка Шестов приходит разсудочным путем, единственно доступным человеку. Это очевидный случай

атараксии (безвыходности) – однако с выходом, пусть тайным и узким, который трудно найти и которому трудно следовать. Вот почему мы не можем об этом говорить, или говорить, как Тертуллиан, так великолепно растоптавший всякую логику («верую, ибо это невозможно»), и т. д. Истина, как и все самое важное в этом мире, не поддается словесному выражению.

15.

17 июня, память К. Б.

Мы с тобой в ссылке, а он вернулся. Говорят, «какая нелепая смерть, какая ужасная смерть», или, того хуже, «безвременная». Все настоящее кажется разуму нелепым. Действительно странно то, что мы еще мертвы. То, что я написал, – безсмысленно, но эта безсмыслица того рода, которая указывает на истину, «безсмертья может быть» сигнал. Но возможны и другие, тоже обещающие нелепости, указывающие на драгоценную истину. Как это возможно? Не является ли обязательное, универсальное применение главным свойством истины? Можно ли допустить множество отдельных истин, которые исключают одна другую? Рационально это невозможно. Нерационально – это не может быть иначе. Если верить Шестову и продолжить его мысль, на земле только с ума сшедшие

обладают этой свободой – не одержимые, а те, кто верует, юродивые, нищие духом, вообще те, которых считают слабоумными.

16.

Ангел смерти, весь покрытый глазами, нисходит к человеку, чтобы вызволить душу его из тела, и иногда, чрезвычайно редко, он приходит «пре-жде времени» и ссужает человеку пару глаз из мириада своих, человек видит нечто на мгновение и часто потом забывает виденное, ибо разум не способен долго хранить то, чего не может переварить.

Достоевский пользовался внешними атрибутами искусства, которому кое-как научился до посещения Ангела, то есть известными приемами, часто неловко употребленными, которые у него не было времени, ни способности усовершенствовать, чтобы выразить то, что он увидел этими особенными глазами. Вот что сбивает с толку серьезных читателей, не посвященных или в секреты художественного мастерства (таких как Шестов, которого интересовала только философия Достоевского), или в теологическую сторону его диалогов (таких как Набоков). Академическая же публика невежественна с обеих сторон. Я держусь той точки зрения, что Достоевский – гротескный драматург, писавший не в том жанре, подходившем ему, однако, потому, что он позволял ему придать форму и выражение его вполне оригинальной метафизике, поддерживая напряжение в романе раз и навсегда найденным трюком, с самого начала очень ловко удерживая важные сведения о происшедшем до того, как читатель открыл книгу, а затем постепенно открывая их. Концы его обычно разочаровывают.

17.

Плотин говорит: когда человек не имеет желания думать или когда он не знает, как думать, созерцать, – тогда он действует. И это-то показывается в драме: именно – действие, ибо даже не высказанная мысль должна быть «сыграна», показана в действии.

18.

Шестов где-то говорит, что история заметает следы всего необычного, происходящего в мире, с почти человеческой изобретательностью. Надо думать, что он имеет в виду новые времена

. Старые же, даже языческие истории (Фукидид), не говоря уже о христианских хрониках, полны чудесных описаний, снисходительно пренебрегаемых надменной современностью как вульгарные предразсудки.

19.

Аскетические подвиги – пощение, бдение, воздержание – безрассудны и даже безсмысленны. Правило Лойолы: чем больше душа удаляется от мира, тем более она делается способной искать и, может быть, постигать своего Создателя и Господа. Аристотель: кто ни в ком не нуждается – или бог (ибо в нем самом все), или животное.

20.

Зачарованный разум