Полутьма

Боже, что за тупой вопрос. Отвратительный писк раздается где-то справа над моей головой, но я не могу выгнуться так. Поджав губы, щурюсь, рассматривая белое убранство помещения. Госпиталь. Это определенно палата. Голова трещит, а горло снова саднит.

— Воды, — перевожу взгляд на седого мужчину в очках, что удерживает пальцами диктофон, — доктор Альберт Госман?

— О, вы даже узнали меня, Сима, — он улыбается, косясь на диктофон, — Женя, принесите воды!

Торопливые каблучки цокают к выходу и останавливаются недалеко от входа. Слух улавливает шум воды. Кулер.

— Он сдох? — доктор дергается и хмурится.

Протянув руку к пищащей штуке, нажимает какие-то кнопки, и раздается гудение. Из щели выползает бумага с цифрами. Судя по тому, что ко мне подсоединена куча проводов, это мои показатели. Но все это мало меня сейчас волнует. Я жива, сердце бьется ровно, сама слышу это. Так же, как и чувствую ненависть, с каждым ударом она расползается по телу все сильнее.

— Он сдох, доктор? — повторяю свой вопрос, внимательно глядя на лицо Альберта.

Доктор хмурится. Устало вздохнув, проводит пальцами по лбу, разглаживая морщины. Его лицо какое-то осунувшееся, а под глазами залегли темные круги. А еще веко доктора дернулось, когда он взглянул на распечатку.

— Сима, — морщинистые пальцы сжимают мои, — вам сейчас нужно думать о себе. Поправляйтесь, полковник сам вам все расскажет.

Пытаюсь перечить, но “шустрые каблучки” наклоняются вперед, осторожно прислоняя пластиковый стаканчик к моим губам. Сообразительная девочка. Приоткрыв рот, чувствую, как спасительная влага проникает внутрь, успокаивая и наконец заглушая жажду. Не заметила даже, как осушила стакан полностью. Женя делает два шага назад и внимательно всматривается. Взгляд у них с доктором одинаковый. Нахмурившись, я сжимаю пальцы доктора.

— Что со мной?

Глаза Альберта бегают. Он переглядывается с медсестрой, думая, что я не замечу? Конечно, Сима напортачила и сильно. Но это не делает меня дегенератом. Кадык доктора дернулся, а пальцы потянусь к вороту рубашки, растягивая его.

— Сима, вы живы — это главное.

Вновь прислушиваюсь к своему сердцебиению. Точно, не показалось. Удар за ударом. Да и на этом чертовом экране, к которому повернуться стоило всех моих сил, светится показатель пульса. Значит, «жива» во всех смыслах.

— Свет, — нахожу в себе силы держать пальцы на ладони доктора, — почему он ранит меня?

— Вам показалось, — слишком поспешно говорит доктор, — просто уборщица не закрыла утром жалюзи и вы весь день пролежали на солнце, вот и все.

— Поэтому у меня слезла кожа? — киваю на покрасневшую левую руку.

— Сейчас правда лучше отдыхать, я расскажу после, — вновь кидая взгляд на медсестру, говорит доктор, а я сжимаю пальцы сильнее.

— Нет. Сейчас.

Доктор дергается, а я удивляюсь, как еще не выпустила его пальцы. Каблучки несутся к выходу, и я понимаю, что через пару минут меня вновь усыпят.

— Доктор, если вы заботитесь о том, как я отреагирую, то не переживайте — я помню все, что он делал со мной, — сглотнув слюну, быстро говорю я, ловя на себе бегающий взгляд Альберта, — хуже уже не будет. Просто хочу знать, как я осталась жива.

— Концентрат 47, — наклонившись вперед, шепчет он.

— Должен был убить меня и его.

— Обращение, — доктор обернулся и тут же нагнулся еще ниже, — оно началось раньше, чем концентрат отравил вас полностью. 47-я вступила в реакцию с кровью вампира. В итоге раны, смертельные, — он кивнул на туго перевязанный живот, — затянулись. Но у вас нет жажды, показатели близки к норме, только неприятная реакция на свет.

Облизнув губы, я прислушалась к приближающимся шагам.

— Реакция на 47-ю?

Доктор судорожно сглотнул слюну. Я дернула его руку, призывая поторопиться.

— Она в вас, — одними губами прошептал он, — ваша кровь теперь — яд для вампира.

— Он понял, что отравлен не сразу, — прошептала я, — поэтому, — поперхнулась, чувствуя, как воспоминания тугим комком встают в горле, затапливая все жжением в груди.

— Да, — кивнул доктор, — поэтому в бешенстве пытался разорвать вас.

Пытал. Долго и с садистким удовольствием выпуская кровь. Сыворотка не убила его сразу. Слишком стар и слишком силен. Все слишком. Пытал, пока не надоело играть. Пока я не перестала кричать и дергаться. Он должен был сдохнуть от выпитой крови. Должен был. Видимо, понял, что слабеет, и с пустым пузырьком догадался о причинах. Решил закончить. Не думаю, что он был в бешенстве. Просто ему было интересно поиграть. Сломать жизнь в буквальном смысле.

Пополам.

Не смог. Слишком ослаб.

Хруст собственных костей и влажный звук разрывающейся плоти оглушил меня, и я дернулась, заходясь в агонии снова. Пока спасительный укол не отправил сознание в бездну.

— Он сдох? — проваливаясь в темноту снова шептала я. — Сдох?