Полвека без Ивлина Во

Сразу после публикации дебютного романа «Упадок и разрушение» (1928) начинающий литератор (совсем недавно подумывавший о карьере мебельного дизайнера) связал свою судьбу с журналистикой: вел колонку в газете «Дейли мейл» и питал рецензиями более солидную «Обзёрвер», а затем, после успеха «Мерзкой плоти» (1930), стал желанным гостем на страницах модных иллюстрированных газет и журналов («График», «Джон Буль» «Харперс Базар» и т. п.). В тридцатые годы Во — сначала корреспондент «Таймс», а потом «Дейли мейл» — побывал в Эфиопии (тогда — Абиссинии): в 1930-м присутствовал на коронации абиссинского императора Хайле Селассие (она подробно описана в книге «Далекие люди» (1931)[8], а в 1935-м освещал итало-эфиопскую войну. Последняя поездка породила не только серию корреспонденций[9]

, но и нашла отражение в документальной книге «Во в Абиссинии» (1936), воспринятой левыми и либеральными критиками как «фашистская брошюра» — из-за явной симпатии автора к итальянцам; позже абиссинские впечатления преобразились в очередном комическом шедевре, романе «Сенсация» (1938).

Потчуя «глотателей пустот» легковесными фельетонами и книжными обзорами, молодой литератор не забывал и об утверждении собственной писательской репутации. В частности, на страницах иллюстрированного еженедельника «График» откликнулся на выход книги путевых заметок «Наклейки на чемодане»… Ивлина Во[10]. Я не читал рецензию, но подозреваю, что получилась она не слишком придирчивой.

Свое же мнение о первом «травелоге» Ивлина Во читатель может составить по представленному в нашем «Литературном гиде» переводу сокращенной версии, вошедшей в авторизованный сборник 1946 года «Когда ездить было не грех».

Это произведение, отмеченное суховатым юмором, интересно не столько описаниями шаблонных туристических достопримечательностей и красот Средиземноморья, сколько зарисовками быта и нравов туземцев, так или иначе вовлеченных в туристический бизнес, и эскизными портретами спутников повествователя. «Мои попутчики и их поведение в разных местах, которые мы посещали, куда более увлекательны для изучения, нежели сами эти места», — чистосердечно признается он читателю.

Книга писалась в кризисный, даже переломный для писателя период: после расставания с первой женой, Ивлин Гарднер, и до его обращения в католичество. Верный себе и традиции британской сдержанности, автор «Наклеек на чемодане» избегает лирических излияний и медитаций, раздваивая свое «я» между повествователем, играющим роль холодного, по чайльдгарольдовски пресыщенного, несмотря на молодость, наблюдателя, и «беднягой Джеффри», блеклым персонажем, который во время свадебного путешествия вынужден расстаться с молодой женой, Джулиет, заболевшей пневмонией и попавшей в госпиталь: сюжет, повторяющий жизненные обстоятельства автора книги.

* * *

Болезненный разрыв с женой, обращение в католичество — события, повлиявшие на характер писателя и обозначившие важный рубеж в его жизни. С этого времени праздный гуляка, как и положено представителю «золотой молодежи», весело прожигавший свою жизнь в кутежах и на вечеринках, аполитичный эстет и модный журналист постепенно перерождается в правоверного католика, ярого консерватора и традиционалиста, который в равной степени не приемлет левизну в искусстве и политике, искренне ненавидит идолов тогдашней либеральной интеллигенции, а свой идеал видит в образе жизни английских джентри доиндустриальной эпохи.

Наметилась эволюция и в его творчестве. После череды первоклассных, но в общем-то однотипных по трагикомической тональности и хоггартовской стилистике произведений в нем обозначился переход и к новой манере, и к новому, более объемному изображению человека и погрязшего во грехе мира. Эта тенденция проявилась сначала в макабрическом шедевре «Пригоршня праха» (1936), а затем, уже в годы военного лихолетья, увенчалась романом «Возвращение в Брайдсхед», исполненным щемящего лиризма и светлой грусти по разрушенному войной жизненному укладу, ушедшей юности, увядшей дружбе, угасшей любви.

Роман, ставший бестселлером, завоевал своему создателю репутацию одного из ведущих английских писателей и привлек к нему внимание широкой читательской публики, а значит, и предприимчивых кинодельцов, всегда рассчитывающих заработать на экранизации «выстрелившей» книжной новинки, а также собирателей автографов, диссертантов и, разумеется, журналистов, во все времена питающих слабость к знаменитостям. Последних он притягивал не столько как автор бестселлеров (последовавшая за «Возвращением в Брайдсхед» сатирическая повесть «Незабвенная» (1948) также стала литературным событием в Америке и Британии), сколько как колоритный медиаперсонаж: гуру консерватизма, называвший марксизм «опиумом для народа», ниспровергавший с пьедесталов мэтров авангардного искусства и проклинавший «век обычного человека», его идеалам — Свободе, Равенству, Братству — противопоставлявший иную триаду: Свобода, Неодинаковость и Уединенность.