Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Попрошайничество и вороватость очень развиты в низших, бедных классах туземного населения, причем вторая распространена гораздо более первой, ибо название попрошайки, гадай, считается зазорным, а уличить в воровстве не всегда легко. Попрошайничают лишь у людей состоятельных, а воруют более или менее безразлично. Следует, впрочем, заметить, что такое женское воровство по большей части мелкое и производится лишь на домах. На базаре вы очень часто можете видеть открытую лавку с разложенными товарами и без хозяина, отлучившегося куда-либо по делу. Из сартов никто ничего не тронет. Это привычка, оставшаяся от ханских времен, когда ворам и воровкам отрубали руку. Мелкие же воровства на дому, где воровать гораздо удобнее, очень нередки. Часто воруют даже и у тех, кто охотно дал бы украденное, если бы его попросили. Случаи этого рода происходили и с нами не один раз.

Так, несколько лет тому назад одна женщина, пользовавшаяся в течение долгого времени нашей помощью, приехала из кишлака, вероятно, за помощью же, но прежде чем обратиться с просьбой, она воспользовалась нашим отсутствием из комнаты и направилась к письменному столу, из которого незадолго перед тем при ней же вынимали деньги. Случайно один из нас помешал ей, не подав, впрочем, виду, что заметил ее намерение. Она ничуть не сконфузилась, отправилась на кухню, выждала, когда в ней никого не осталось, набрала в мешок разной провизии, но и тут была застигнута прислугой.

Когда мы жили в кишлаке, у нас очень часто пропадала мелкая посуда, сбруя, хлеб, лоскуты материй и пр.

Нигде, впрочем, воровство не развито между женщинами так, как у киргизов. Осенью, во время приготовления кошем (их валяют здесь женщины) в зажиточных киргизских семьях принято сзывать всех аульных баб и делать кошмы помочью. В этом случае два или три члена данной семьи находятся неотлучно при женщинах, наблюдая за целостью шерсти. Но и такое окарауливанье не всегда помогает; каждая проворная баба успевает запрятать в свои широкие сверху штаны несколько комков шерсти и унести ее в штанах же домой.

Такого же рода отношения наблюдаются у бедных классов к долгам и другим обязательствам. В то самое время, как большая часть туземной торговли совершается в кредит, причем никогда почти не приходится слышать о мошенничестве, грошовые сделки и долги, особенно городского населения, нередко бывают поводами не только к ссорам и дракам вроде вышеизложенной, но даже и продолжительным тяжбам, затягивающимся иногда очень подолгу, вследствие скрывательства должников. Скрывательства эти, являющие собою прямое последствие былых, ханских времен, когда каждое отдельное бекство было отдельным же вассальным государством, соваться в которое зря, без заступничества своего бека или надлежащего поклона беку тамошнему, было далеко небезопасно, скрывательства эти, говорим мы, иногда бывают в высшей степени комичными.

Заимодавец-простолюдин, неохотно обращающийся к посредству суда и администрации, считает своего должника совершенно неуловимым даже и в том случае, если он скрывается от него где-нибудь за 20–30 верст, съездить куда сам он не имеет времени. Он тогда только признает должника попавшимся в свои руки, когда встретится с ним лицом к лицу. «Никогда не могу его встретить», – жалуется он своим знакомым. Но вот наконец он случайно поймал его на базаре; он хватает своего должника непременно за полу халата; скрутив оную наподобие того, как выжимают мокрое белье, и крепко ухватив обеими руками, кредитор предлагает или немедленно же уплатить долг, или отправиться к начальству. Если должнику и удается удрать, сбросив с себя быстрым телодвижением верхний, неподпоясанный халат, то последний все-таки останется в руках кредитора; часть долга, как-никак, будет, следовательно, уплачена, а окончательная ликвидация дела, само собою, откладывается до будущей подобной же встречи.

Приходит к нам женщина из другого кишлака и просит дать ей четыре рубля; получает деньги и уходит, обещая возвратить взятое или деньгами же, или маслом через шесть месяцев; не является она целый год. Наконец в один прекрасный день приходит, и, конечно, с пустыми руами. «Ас-селям алейкюм!» – «Алейкюм ас-селям!» – «Как живете-можете? Здоровы ли? Детки здоровы ли? Выросли ли?» – «Слава Богу». Гостье подаются лепешки, чай. Долго идут разговоры об урожае, о погоде, о новостях, о предстоящей у соседей свадьбе и пр. Собирается гостья уходить: «А ведь деньги-то ваши я не принесла, не раздобыла. Вы дайте мне еще два рубля – на будущий год я вам уж все зараз отдам».