Полынь и мёд

Рома… в голове мелькает мысль, что я дико, до одури хочу сейчас к нему. Какая я вообще была дура, что поехала сюда. Поверила, что всё ещё можно восстановить, понадеялась, что все злые слова и глупые поступки можно стереть из наших жизней. Нельзя, потому что вот этого я Светке точно уже не прощу.

– Виталик, пропусти, – требую и пытаюсь обогнуть бывшего, но он словно не слышит. – Мне домой пора.

– К этому? – усмехается, а на лице все мысли написаны. Нехорошие мысли – экстрасенсом быть не нужно, чтобы каждую прочесть. – Ксюш… давай просто поговорим.

– Уйди, пожалуйста. Я не хочу здесь больше оставаться. И где Света, в конце концов?!

– Да нет её здесь, не дёргайся. Сестра наша – девушка понятливая. В клуб поехала, с друзьями праздник отменять, а мы тут побудем, пообщаемся. Вся ночь впереди, не куксись.

И я ещё сомневалась?

– Отойди, придурок! – шиплю и толкаю его в грудь, но пойди попробуй сдвинуть его с места. – Что ты хочешь вообще от меня? Пять месяцев жила без тебя спокойно, нате, появился.

– Ну, Ксюшка, – снижает голос до, как ему кажется, сексуального шёпота и берёт меня руками за плечи. – Неужели нам с тобой было плохо вместе? Три года, вспомни… три года. Это же немаленький срок.

– Руки убери, козёл, – шиплю и пытаюсь вырваться, но Виталик сильнее. Нет, он не пытается сделать мне больно, просто не отпускает.

– Зачем ты так? Всё ведь было хорошо, – воркует, чуть подталкивая меня назад, но я всё ещё пытаюсь сопротивляться. – Обиделась зачем-то, опозорила меня на весь ресторан. Зачем так сделала? Некрасиво же… но я тебя простил. И ты меня прости.

– Что ты несёшь вообще? Отпусти…

Я брыкаюсь, но каждое новое движение даётся мне всё труднее. В голове плывёт, в ушах нарастает гул самолётного двигателя, а перед глазами двоится. Господи, да что происходит вообще?

Кажется, мои мышцы превратились в жидкий сироп, а кости – в труху. Вокруг летают то ли бабочки, то ли огромные мотыльки, и я пытаюсь поймать крылатых монстров рукой, но они лишь порхают вокруг, недостижимые.

– Зря ты сказала, что не любила меня никогда, – раздаётся возле самого уха, но я не узнаю голоса. Кто здесь? Кто я? Не знаю… я ничего уже не знаю. – Врать нехорошо, очень нехорошо.

Я хочу что-то сказать, но голос не слушается, и вместо слов на волю вылетает клёкот раненой чайки. Чайки, море… отвезите меня на море, пожалуйста. Что вам стоит? Я просто лягу на берегу лицом в небо, раскинув руки, и буду смотреть на облака и ловить белоснежных альбатросов и солнечные лучи. Отвезите, пожалуйста, я так больше не могу. Устала.

– Поспи, дорогая, и подумай. Может быть, научишься быть ласковее.

Это последнее, что я слышу прежде чем выключиться. Это последнее, что фиксирует моё сознание, и следом приходит зыбкая пустота, наполненная смутными тенями и рваными образами. Облачка воспоминаний, обломки прошлого и несвершившееся будущее, надежда на счастье и сильная боль – всё это сходится в одной точке, прокладывает линию через моё сердце, выжигая его напалмом. Яркая искра в самом центре кровоточащего органа, как предвестник взрыва, как первый признак надвигающейся на берег разрушительной морской волны. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она затопит меня.

Всё, что я чувствую сейчас – боль. Она везде, она кругом. Боль гнездится в груди, задевает все нервные окончания, и я пытаюсь сбросить её с себя, словно бетонную плиту, но она всё сильнее и сильнее придавливает. Меня крутит и болтает из стороны в сторону, но я никак не могу этому помешать.

Звуки чьих-то голосов, торопливых шагов, тихого смеха. Знакомого, вроде бы, но понять, кто рядом сейчас, не получается, как ни пытаюсь. А я пытаюсь изо всех сил, но липкий дурман оказывается сильнее любой воли. Аромат мужского одеколона бьёт в ноздри, внезапная прохлада покрывает мурашками кожу, и меня снова болтает туда-сюда, словно щепку в океане. Когда же это закончится, когда прекратится? Оставьте меня в покое, пожалуйста.

А потом всё стихает, и на смену тяжести и холоду приходит темнота, в которой полным-полно кошмаров и детских страхов. Отголоски чужих предательств и потерь выворачивают наизнанку, и я снова пытаюсь бороться с этим хаосом, силюсь открыть глаза, но ничего не получается. А когда всё-таки удаётся, за окном уже светло.

День пробивается сквозь плотные шторы яркими солнечными лучами, а аромат свежесваренного кофе щекочет ноздри.

Мамочки, что вообще произошло? Ничего не помню… Нет, Виталика помню, герберы проклятые эти, пустоту и холод.

Воспоминания возвращаются ко мне постепенно, точно кто-то бусины нанизывает на леску – одну за другой. Они уродливые, с острыми ранящими краями, и это воображаемое ожерелье душит.

Сначала мы накрывали со Светкой на стол, разговаривали, я пила вино, потом пришёл Виталик. С ним тоже о чём-то говорили, а потом…

Потом пустота. Словно тумблер нажали, и я выключилась. Кажется, кто-то смеялся? Громко спорили, вроде бы… или показалось?