Полынь и мёд

Ваня усмехается, пятернёй приглаживая свои волосы, расправляет плечи, потягиваясь, и вовсе становится похож на кота, объевшегося сметаной.

– Помнишь ту рыжую из бара? – интересуется, а когда я киваю, продолжает: – Она живёт тут неподалёку, в соседнем доме, – взмах рукой куда-то в сторону. – Охрененная, просто огонь, а не девка. Прямо испытал жгучее желание задержаться в городе ещё на пару дней.

– Так уж и хороша? – смеюсь, а Ваня хлопает меня по плечу. Как когда-то давно, когда слов казалось недостаточно. – Ещё скажи, Боголюбов, что влюбился.

– Иди на хер, я на такое не способен. Но баба зачётная, без вариантов, – мечтательно вздыхает, наверняка, представляя эту рыжую без трусов. – Но, увы, дела не ждут. Даже ради её фантастической задницы мир не может подождать.

– Так и состаришься в своём директорском кресле, помяни моё слово.

– Ой, да брось. Бабу найду, наследника рожу и дело с концом.

Я отмахиваюсь от его гениальных планов на счастливое будущее и распахиваю переднюю дверцу машины. Вон и телефон мой лежит, мигает входящими звонками и сообщениями.

– Занимай место, подброшу домой по дороге.

Ваня кивает, но не успеваем занять свои места, как снова раздаётся свист. Может быть, где-то рядом открыли кружок художественного свиста?

Поворачиваю голову в сторону свистуна, а в маленьком круге света от уличного фонаря появляются сначала четыре громадные тени, а следом и их обладатели материализуются. Вот только кучки каких-то придурков мне сейчас не хватает.

– Эй, мужик, – басит один из них, а я вглядываюсь в его лицо, но из-за капюшона на его башке ничего не разобрать. – Стой, разговор есть.

– Вы точно ничего не перепутали? – уточняю, а один из пассажиров делает шаг в мою сторону.

– Ты можешь ехать, у нас к твоему приятелю дело важное, – милостиво позволяют мне, а я сжимаю челюсти до хруста.

– Спасибо, конечно, что разрешил, приятель, только на хер мне не упёрлась твоя любезность. Чего надо?

Дело пахнет керосином, потому что от этой четвёрки за версту несёт спиртным  и быдлячеством. Я сам по себе не то чтобы интеллигент в пятом поколении, а вечера провожу в консерватории, но и таким утырком никогда не был. Даже в самые тяжёлые времена своей жизни.

– Какого хрена вы хотите? – интересуется Ванька, но ответ ему давать не торопятся. – Идите приключения на задницу в других местах ищите, тут лавочка закрыта.

Товарищи явно не намерены слушаться. Они подступают к нам, а я размышляю, почему так далеко спрятал монтировку. Очень бы она сейчас пригодилась, учитывая, что один из архаровцев держит в руке то ли биту, то ли обломок трубы. Однако, ситуация.

– Ты зачем к Дашке приходил, а? – спрашивает тот, что самый крайний слева. Ну тот, у кого палка в руке, как самый весомый в споре аргумент. – Думаешь, если у тебя бабки есть, можно чужих тёлок трахать и тебе ничего за это не будет? Гондон ты.

Вообще мы, конечно, можем сбежать. Нырнуть в салон, втопить педаль в пол и сбежать. Мысль здравая, но… невыполнимая. Потому что Ваня не уйдёт, пока слово "гондон" кое-кому в глотку не запихнёт – уж я-то знаю.

– Похоже, не ты один считаешь, что рыжая – охрененная баба, – хмыкаю, а Ваня шипит сквозь сжатые зубы.

Зло так шипит, как готовый сорваться с цепи зверь. Но он ещё пытается держать себя в руках. Пока ещё пытается.

– Так, молодёжь, – говорит Ваня, обводя тяжёлым взглядом противников, – сделали резкий поворот на сто восемьдесят и валите отсюда, пока я добрый.

– Ага, папаша, только такой хуйнёй мы на ночь глядя и не занимались, – ржёт тот, что в капюшоне, и делает резкий выпад рукой, целясь в челюсть Боголюбова.

Честно признаться, я не очень понимаю, что у них за мука в голове, раз они решили, что на Ваньку можно вот просто так замахиваться своими кривыми ручонками. Ваня ставит блок и валит мелкого уродца на землю одним ударом. Даже особенно не размахиваясь.

Уродец хрипит, я хмыкаю удовлетворённо и только хочу похвалить лучшего друга и забрать его отсюда, как меня ослепляет вспышка боли.

– Мать твою, – шиплю и, размахнувшись, бью, не глядя.

Кажется, шутки кончились, не успев начаться. Ваня отбивается от очередного выпада, а я луплю по морде капюшончатого.

Парнишка булькает, что Даша – только его тёлка и пытается завалить меня на землю, да только кишка тонка. И, собственно, какого хрена именно меня? Я вообще не в курсе, что там за Даша такая расчудесная.

Удар, ещё удар. Бить живых людей вовсе не такой кайф, как колотить грушу в зале, но мышцы отлично знают своё дело. И кажется, что я кому-то сломал всё-таки нос. Кто-то накидывается на меня сзади, я слышу крик Боголюбова, маты, свист и всё-таки лечу на землю, сбитый чьим-то весом.

– Да какого хрена? – Перебрасываю через себя неожиданную ношу, нависаю сверху и луплю наотмашь, вкладывая всю силу в удар, и чей-то крик раздаётся в темноте. Женский крик. После визг сирены и тормозов, и чьи-то крепкие руки отрывают меня от безымянной жертвы.

– Руки за спину, мордой в пол! – орёт кто-то почти на ухо, и я морщусь. То ли от боли в разбитой губе, то ли от громкого голоса незнакомца.