Полжизни

Такъ какія же тутъ «гражданскія идеи?» Накоплялась только злость въ т?хъ, кто покр?пче, а остальные привыкали ко всему, и въ головахъ ихъ дули в?тры полн?йшаго безмыслія. Мн? же, какь «старшему», въ теченіе ц?лыхъ семи л?тъ приходилось держать себя въ какомъ-то казеиномъ футляр?. Такую я себ? физію суровую состроилъ, да такъ и остался съ нею, точно зат?мъ, чтобы гуд?ть впосл?дствіи «вторую октаву». Кто попадаетъ волей-неволей въ первые ученики — знаетъ, что отъ этого счастья остается-таки осадочекъ въ характер?. Стоишь ты особнякомъ, чтобы теб? не ябедничали, или зря не задирали тебя. Въ маленькихъ классахъ не мудрено привыкнуть давать волю рукамъ, а въ старшихъ приходится отгрызаться отъ остряковъ, прозывающихъ тебя: «старшой».

Такъ вотъ съ какимъ чемоданомъ всякаго развитія водворился я въ п?вческой комнат?, перешагнувши во второй курсъ. Первый годъ я только присматривался, училъ лекціи, р?шилъ со втораго курса заняться вплотную химіей — безъ нея какой же бы я быль техникъ и агрономъ? — и, увид?въ отсутствіе русскихъ учебниковъ, принялся за французскіе и н?мецкіе азы. Въ гимназіи и первому ученику нельзя было, хоть какъ ни на есть, мараковать по новымъ языкамъ.

Случилось такъ, что остальные мои сожители были: одинъ филологъ, другой медикъ, третій естественникъ, четвертый юристъ. Понятно, каждый о своемъ говорилъ; читалъ вслухъ лекціи, разсказывалъ про то, что его особенно возбудило, хвалилъ или «обзывалъ» профессоровъ. Началось незам?тно взаимное обученіе, въ род? ланкастерскаго. Взяло свое и чтеніе.

Помню, — былъ часъ пятый. Стояли въ нашей комнат? полусумерки поздней осени. Кто-то посапывалъ на кровати, уписавши дв? тарелки щей и большущій, но таки порядочно безвкусный казенный пирогъ «съ леверомъ». Изъ другаго угла раздавались басовыя рулады:

До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-о-о!

А потомъ тихимъ густымъ шепотомъ:

Снишелъ еси въ преисподнюю земли! — я сокрушилъ еси вереи в?чныя.

Я только-что вернулся изъ лабораторіи, гд? уже работалъ каждый день. Зажегъ я сальную св?чу (лампы не полагалось) и пошелъ зач?мъ-то къ конторк? сожителя моего — филолога. Онъ отличался, кром? необычайной памяти (выучилъ наизусть лексиконъ Кронеберга), удивительной каллиграфіей и списывалъ ц?лыя книги собственноручно. Его не было дома. Вижу — лежитъ на конторк? какая-то рукописная тетрадь. Заглавный листокъ разрисованъ всякими росчерками. Вычурными красивыми буквами выведено: «С того берега». Я развернулъ первую страницу, посмотр?лъ потомъ подпись автора, да такъ и просид?лъ до десяти часовъ, пока всего не кончилъ. Вокругъ меня ходили, изъ сос?дней п?вческой раздавались возгласы регента, обучавшего мальчиковъ, кто то звалъ меня куда-то, — я ничего не видалъ и не слыхалъ, забылъ про чай и про куренье. Голова все разгоралась, въ виски било, страницы мелькали, дыханіе спиралось н?сколько разъ. Потомъ это бурное волненіе см?нилось какимъ-то небывалымъ холодомъ, легкой нервной дрожью по спин? и какъ-бы стягиваніемъ кожи наголов?… Посл? я узналъ, что это рефлекторные признаки великаго умственнаго наслажденія…

— Экъ вы зачитались! разбудилъ меня надъ тетрадкой филологъ, именно разбудил, потому что я былъ точно въ забытьи.

— Откуда у васъ это? опросилъ я его, чуть не дрожащимъ голосомъ.

— Вонъ вы чего куснули… и я-то хорошъ гусь тоже… ушелъ, да и оставилъ на конторк? такую тетрадь… вы, небось, видали чья?

— Видел, видел…

— Мн? ее на подержанье дали. Я ночи въ дв? перепишу….хорошо еще, что вамъ попалась на глаза; а тотутъ къ намъ всякій народъ шляется… надо опаску им?ть.

«Тетрадь» озарила меня.

V.

Филологъ переписалъ ее. Я у него купилъ экземпляръ за два серебряныхъ рубля. И когда я вспомнилъ, что та же подпись, какую я нашелъ подъ тетрадью, принадлежала автору «Кто виноватъ» и «Записокъ доктора Крупова» — я кинулся въ университетскую библіотеку. Гимназистомъ я читалъ Крупова, читалъ и романъ; но такъ, зря, не понимая того, что тогда не договаривалъ авторъ. Въ университетской библіотек? журналовъ, запрещенныхъ для гимназистовъ, не выдавали и студентамъ. Но я досталъ все, что можно было — достать и печатнаго и рукописнаго… Весь второй курсъ прошелъ у меня, какъ продолженіе того вечера, когда я увидалъ красивыя фигурныя слова: «Съ того берега». Никогда потомъ, на протяженіи всего моего житейскаго маячанья, всей моей умственности, не испытывалъ я такого мозговаго толчка: точно подвели меня къ сильн?йшей батаре? и пустили въ об? руки весь зарядъ элекрнчества. Ни лекціи Фейербаха, добытыя въ студенческое — же время въ литографированныхъ листкахъ, ни лиловая книжка Бюхнера, ни томы Бокля, ни Милль, ни Спенсеръ, ни Прудонъ, ни «Система» Конта — ничто уже не потрясало такъ. Въ теченіе пятнадцати л?тъ прод?лывалось «подведеніе къ одному знаменателю» всего, что я прочелъ, пережилъ и передумалъ; но зав?са разодрана была у конторки п?вческой комнаты.